Донна Кауффман - Рандеву в лифте
– Я с вами не согласен, – возразил ей Доминик. – Ведь вы не сдались после того случая, продолжали бороться за свое место под солнцем и после развода. Следовательно, печальной эту историю назвать нельзя.
Калли даже опешила, озадаченная как самой постановкой вопроса, так и явно заинтересованным тоном Доминика. Какое ему, казалось бы, дело до ее личных проблем? Ведь он еще не вложил в нее ни цента!
– Но как вы можете судить обо мне, если вы меня совсем не знаете? – спросила она.
– Отчего же? Я вижу, что вы не пали духом, разведясь со своим мужем, остались целеустремленной, энергичной и привлекательной женщиной.
– Ага! Вот вы и сели на своего любимого конька!
– А вы весьма проницательны, – сказал Доминик с одобрением. – Другая бы на вашем месте либо впала в ипохондрию, либо свихнулась. А вы не пали духом и продолжаете трудиться.
Калли с легкой грустью улыбнулась, поборов желание заметить, что хорошо было бы решить еще и личные вопросы, на которые у нее пока не оставалось времени. С таким режимом работы, как теперь, вряд ли что-либо у нее изменится в этом плане и в обозримом будущем, ведь Стефания подчеркнула, прежде чем назначить ее своей личной помощницей, что существенного облегчения ей не обещает. Разумеется, она готова была терпеть и дальше, раз этого требовали сложившиеся обстоятельства, и никто был не вправе осуждать ее за это. Но все чаще, главным образом по ночам, Калли задавалась вопросом: правильно ли она поступает, отказывая себе почти во всем? Делиться своими сомнениями она, естественно, ни с кем не собиралась, во всяком случае, с мистером Колберном. А потому была поражена, внезапно услышав такие слова, сорвавшиеся у нее с языка:
– Честно говоря, карьера меня никогда особенно не волновала. Главным образом я обеспокоена проблемами иного, так сказать, личного, свойства…
И какого дьявола она опять понесла ахинею?
Разговор снова надолго заглох, казалось, кто-то невидимый накрыл их плотным черным покрывалом. Сдержав тяжелый вздох, Калли в очередной раз пожалела, что опять не удержала язык за зубами. Впрочем, с улыбкой мысленно отметила она, виной всему фрустрация, всегда провоцирующая у нее реченедержание. Научится ли она когда-нибудь придерживаться правила золотой середины?
Внезапно ей стало зябко, она поежилась и потерла плечи ладонями. Спертый воздух кабины словно бы наэлектризовался, пронизанный таинственной энергией, исходящей от скрытого темнотой источника. Калли даже почудилось, что из плотного мрака кто-то сверлит ее своим плотоядным взглядом и хищно скалит зубы. Она вяло улыбнулась, отгоняя прочь свою очередную фантазию, и с легким сожалением подумала, что так и не реализовала до сих пор своей розовой мечты. А ведь если бы ей это удалось, развила свою мысль она, то нерешительности у нее наверняка тотчас же поубавилось.
Кто-то коснулся ботинком ее ноги. Испуганно вздрогнув, она слегка отодвинулась и только потом смекнула, что это Доминик. Он опять дотронулся до нее, явно умышленно, и вкрадчиво спросил:
– А вам бы не хотелось поделиться со мной?
– Чем? – сдавленно спросила Калли, холодея от жуткой догадки. – Что вы имеете в виду?
– Ваши сокровенные желания… Вы сказали, что ощущаете некую скованность…
– Вы, наверное, меня неправильно поняли! – пылко возразила Калли. – Это мой бывший муж утверждал, что я сексуально закрепощена, сама же я так никогда не думала… Честно говоря, сейчас я даже не помню, что именно думала об этом тогда…
– Но я же не предлагаю вам рассказать мне о сексуальных прихотях вашего бывшего супруга! Поделитесь со мной своими собственными фривольными фантазиями, теми, осуществить которые вам так и не удалось.
У Калли отвисла челюсть. Нет, этого не может быть! Как ему удается проникать в ее мысли? И почему она не возмущена его высокомерной уверенностью в том, что он способен разрешить все ее проблемы? И вообще, к чему он клонит? Уж не хочет ли он предложить ей свои услуги? Она едва не разразилась истерическим смехом, но вовремя захлопнула рот. Интуиция подсказывала ей, что Доминик вправе чувствовать себя кудесником, потому что обладает колоссальной потенцией. На лице Калли расцвела самодовольная улыбка: она почувствовала, что окружающая атмосфера интенсивно впитывает в себя все ее комплексы, словно бы помогая ей быстрее раскрепоститься.
– Вам ведь хотелось поболтать! Вот и откройтесь мне, Калли Монтгомери! Поведайте мне свои заветные желания. А потом я скажу вам, стоят ли они того, чтобы пытаться их реализовать.
– Я… – пискнула Калли и закрыла рот, потому что внезапно окружающий мрак наэлектризовался так, что у нее зазвенело в ушах.
Глава 3
Стоят ли они этого? Доминик проглотил пару смачных ругательств. А с каких, собственно говоря, пор он стал думать, что поддаваться мирским соблазнам бессмысленно? Отрезвляющий ответ холодного рассудка поверг его в оторопь: апатия проявилась у него определенно не сегодня. Когда же именно им овладела эта напасть, он вспомнить не смог. Однако отчетливо осознавал, что однажды потерял всякий интерес к любым наслаждениям и выдумыванию новых ухищрений для придания свежести и большей остроты уже знакомым ему удовольствиям.
Господь свидетель, механику сладострастия он изучил досконально. Однако в один прекрасный день ему открылось, что никакой роскошный пир плоти не сравнится с тихими именинами сердца. По необъяснимой прихоти провидения, ту же горькую истину нашептал ему сегодня вечером по телефону женский голос.
Болезненно, как от оскомины, поморщившись, Доминик напряг свою измученную память, умоляя ее воссоздать события того дня, когда весь окружающий его мир поблек и потерял для него былую привлекательность. Ведь именно тогда и возникла у него навязчивая идея, что он осуществил свое земное предназначение, всего достиг и все познал, а потому должен проститься с надеждой когда-нибудь опять испытать восторг и сладкий трепет счастливчика, разгадавшего секрет эликсира вечного кайфа.
А раз так, язвительно спросил у него внутренний голос, то откуда вдруг это тягостное ощущение неудовлетворенности? И почему он избрал именно эту бедную женщину в качестве оракула, способного помочь ему достичь просветления?
– Вы меня искушаете, – с дрожью в голосе пролепетала Калли. Эту взволнованность легче всего было бы списать на духоту в лифте. Но, привыкший всегда зреть в корень, Доминик заподозрил, что покоя лишает ее некий посторонний объект. Либо субъект, а вернее – он сам.
В ее голосе не ощущалось жеманства, однако Доминика он все же вынудил внутренне напрячься. Калли Монтгомери, заурядная секретарша, безответная рабочая лошадка, безотчетно бросила вызов; ему импонировало присущее ей здоровое чувство юмора.
