Любовь цвета боли 2 (СИ) - Жилинская Полина

В тот вечер, оккупировав кабинет, Оля до самой ночи сидела за моим столом, вычитывая в интернете всё о растениях, пригодных для зимнего сада, и уходе за ними. Так что мой дом в последние пару дней превратился в проходной двор со снующими туда-сюда охранниками, которые таскали коробки, горшки, землю в мешках и бог его знает что еще.

Тогда я и осознал, что с появлением в моей жизни Ольги всё круто изменилось. Прежде здесь постоянно царила гробовая тишина — даже мне дом порой казался склепом. А теперь он похож на переполненный улей. А еще, оказывается, так кайфово спешить домой, когда знаешь, что тебя ждут после тяжелого трудового дня. Из кухни теперь всегда доносится веселый женский смех либо тихо играет радио. Даже охрана, напоминавшая мне порой безэмоциональных роботов, как-то оживилась. Руслан вообще до сих пор не понял, что произошло и какие инопланетные существа подменили друга. И тянет его к нам в гости, словно медом намазано. Глядишь, скоро с вещами и жить переберется.

Выхожу из машины, оставив ее за воротами, так как проезд во двор перегораживает газель с тентом. Засунув руки в карманы брюк, наблюдаю, как во дворе выгружают и складывают ровными рядами мешки с землей и удобрениями. Охрана рассредоточилась по периметру и внимательно следит за действиями сотрудников из доставки.

На крыльцо выбегает Оля. Вытирая руки о кухонное полотенце, висящее на плече, спускается со ступенек.

Четко улавливаю момент, когда малышка замечает меня и на нежном кукольном личике мелькает радостная улыбка. У меня до сих пор всё сводит внутри как в первый раз, стоит заметить улыбку на ее губах, адресованную только мне.

— Привет, — тянется ко мне, стоит только приблизиться.

Заключаю малышку в объятия, глядя в голубые, светящимся озорным блеском глаза. Веду ладонью по щеке, смахивая пальцами остатки муки.

— Ой, — смущается Оля, оглядывая свою одежду. — Я тебя испачкаю.

— Ну и пачкай себе на здоровье, — блуждаю взглядом по лицу девушки, кайфуя от того, как по-домашнему она выглядит в моей футболке и велосипедках.

Скольжу взглядом по небрежно собранным в пышный пучок на затылке волосам, по светящейся здоровым блеском коже лица без грамма косметики, по длинным густым ресницам, изогнутым бровям. Притягиваю к себе ближе хрупкую фигурку и зарываюсь носом в густые волосы, впитывая в себя до безумия вкусный запах спелой вишни, едва уловимо сплетающийся с ароматом ванили и выпечки. Так пахнет вожделенная свобода. Свобода от предрассудков, от прогнившего мира, в котором я всё это время существовал. Так пахнет счастье, которое так неожиданно ворвалось в мою жизнь.

— Ты чего? — отстраняется и, насупив брови, обеспокоенно заглядывает мне в лицо Оля.

Все-таки нужно прекращать вести беседы с Русланом о делах, касающихся Шеллакова и его банды, в пределах дома. У Оли и так в последнее время нервы ни к черту, так теперь она в каждом моем действии ищет скрытый смысл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я что, не могу обнять любимую женщину? — интересуюсь, вскидывая бровь.

— Можешь, конечно. Просто прежде, если мне не изменяет память, на глазах у десятка охранников ты этого старался не делать. Как же репутация большого, злого дяденьки? — понизив голос до шепота, стебется проказница.

— Будет тебе сегодня и большой и злой, — многообещающе скалюсь малышке. — От тебя так вкусно пахнет ванильными булочками, а я как раз голодный…

Замолкаю на полуслове, так как Оля широко распахнув глаза, вскрикивает:

— Мой пирог!

Срывается с места и бежит, быстро перебирая ногами, обутыми в сланцы. А ведь на улице конец октября — холодно. За спиной слышу возглас облегчения кого-то из охраны.

Согласен, с готовкой у Оли действительно всё никак не срастается. Мужики из охраны у себя в подсобке отмечают красными крестами даты в календаре, отсчитывая дни, когда вернется из двухнедельного отпуска Зинаида.

Пару раз под предлогом не утруждать малышку работой порывался заказывать еду из ресторана, на что получал категорический отказ. Вначале я думал, что Ольге просто скучно и чтобы хоть как-то убить время в мое отсутствие, она решила занять себя готовкой. Хотя выносить расстроенный вид малышки после очередного кулинарного фиаско было всё труднее, отказать я не смог.

А одним прекрасным поздним вечером, во время совместного отмывания кухни от лопнувшей банки сгущенки, которую Оля варила для будущих эклеров, из крайне эмоционального монолога расстроенной девушки выяснилось, что она, оказывается, экономит мои деньги. Вначале я подумал, что ослышался. Даже переспросил. И, получив утвердительный кивок, просидел полчаса за стаканом виски на веранде, переваривая услышанное. Меня до сих пор ввергает в недоумение непосредственное, тонко граничащее с наивностью мышление Оли. Мне, закоренелому цинику, не верящему во что-либо светлое в людях, было трудно ее понять. Нет, я уже догадался, что малышку в принципе не интересует мой кошелек, но настолько переживать о сохранении моего капитала, чтобы полдня, а то и дольше торчать на кухне, как по мне, ерундистика.

Окидываю предупреждающим взглядом умника, посмевшего так рьяно выразить радостные чувства, и захожу в дом. Стоит переступить порог, как до меня доносится ни с чем не сравнимый аромат сгоревшей выпечки.

Тяжело вздыхаю и иду на кухню.

«Все-таки хорошая у меня мебель — качественная. Чего она только не пережила за последние десять дней!» — мелькает в голове, пока я осматриваю задымленную кухню.

Оля открывает настежь дверь, ведущую на веранду, чтобы выветрить запах гари, и горько сокрушается об очередной неудаче.

Отлипаю от дверного косяка и подхожу к столу. На большом противне вижу сгоревший кусок теста, который, по-видимому, и был когда-то пирогом. Горестно вздыхая, Оля прислоняется лбом к моему плечу, обвивая руками торс.

— Может, не мое это — готовка? М-м-м?

В этот момент, могу поклясться, почти физически ощущаю рой мыслей в голове. И что я должен ответить? Моя малышка добрая, непосредственная, но всё же женщина. Согласиться с ней? Признать, что повар из Оли действительно никудышный? Так обидится. А с другой стороны… Обвожу взглядом разгромленную, будто после набега татаро-монголов, кухню. Так и до пожара недалеко.

— Ну-у… — тяну задумчиво. — Может, стоит взять перерыв? Переключиться на что-нибудь другое?

Затаив дыхание, жду реакции, поглаживая Олю по напрягшейся спине.

— Наверное, ты прав, — обмякает, крепче прижимаясь щекой к моей груди.

Только сейчас замечаю, что и не дышал всё это время.

— Пойдем, посмотрим, как продвигается ремонт на лоджии? — пытаюсь отвлечь Олю, целуя светловолосую макушку.

— Пошли, — отстраняется от меня и обводит взглядом усыпанную мукой кухню. — Не понимаю, как у Зины, получается, налепить кучу пирожков и при этом не измазать всё?

— Опыт, малышка. Когда тебе будет шестьдесят с хвостиком, я уверен, станешь кулинарным профи, — обвиваю рукой женскую талию и веду прочь из кухни.

Выходим в холл и идем за лестницу, к неприметной двери, ведущей на лоджию. Открываю, пропуская Олю вперед, захожу следом в просторное помещение. В комнате витает запах пыли и шпаклевки. Рабочие, недавно покинувшие наш дом, успели вмонтировать норвежскую дровяную печь в дальнюю стену. Вдоль окон выстроились растения с широкими листьями в больших декоративных горшках — первопроходцы нашего сада. Остальной инвентарь сиротливо лежит в углу, дожидаясь своего часа. Сквозь большие панорамные окна, заменяющие одну стену, в комнату просачивается солнечный свет, в лучах которого летают кристаллики пыли.

— Завтра установят фонтан, можно будет вызывать клининговую службу, — говорю Ольге, разглядывая грязные и пыльные, все в разводах, окна.

— Фонтан? — замирает малышка, отвлекаясь от печи.

— Угу, фонтан. Тот самый, который ты вычеркнула из списка покупок с пометкой «дорого».

— Макар, ну зачем, — тянет растерянно. — Это вовсе не обязательно.