Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Наконец в спальню вплыла Клава со стулом в руках. Она поставила его возле кровати, щёлкнула выключателем торшера. Под одним из абажуров вспыхнул тусклый свет.
Пока она ходила за чайником, чашками и тортом, Аполлон с интересом изучал орнамент на красивом персидском ковре, висевшем на стене над кроватью. Он уже начинал представлять себя каким-нибудь персидским шахом в ожидании волшебной ночи со своей Шехерезадой. Только, разумеется, не для слушания сказок.
Когда сервировка стула была закончена, Клава вручила Аполлону большой столовый нож и сказала:
– Теперь я схожу подышу свежим воздухом, а ты пока займись тортом.
Большой бисквитный торт был очень красив, под стать ковру на стене. По четырём его углам цвели маленькие кремовые розовые цветочки, а в центре – большая, тоже розовая, роза с двумя зелёными листочками, тоже кремовыми, конечно.
Аполлон раскромсал половину торта на прямоугольники, наполнил чашки чаем и, не дожидаясь хозяйки, приступил к чаепитию. Торт оказался очень вкусным, только что-то похрустывало на зубах и отдавалось некоторым дискомфортом на языке. "Наверно, сахар", – подумал Аполлон.
Когда Клава появилась в спальне, он как раз наполнял себе вторую чашку.
– Отвернись и подвинься, – сказала Клава.
Аполлон не прочь был сам заняться её раздеванием, но, уже поняв, что над раскрепощённостью, или целомудрием, Клавы надо ещё много попотеть, повиновался – подвинулся и повернул голову к ковру.
В тот момент, когда Клава опустилась на перину рядом с ним, он чуть ли не скатился на неё. Он бы, конечно, с удовольствием скатился, не будь у него в руках чашки с чаем и блюдечка с куском торта. Приходилось, наоборот, прилагать все силы и ловкость, чтобы не опрокинуть это всё на свою Шехерезаду.
Клава по примеру Аполлона тоже откинулась на сдвинутую к спинке большую подушку и, отправив в рот кусочек торта, закатила глаза:
– Ой, какой вкусный, свежий торт.
Аполлон услышал, что на зубах у неё тоже захрустело. Тут он случайно бросил взгляд на свой отполовиненный кусок и увидел, что из него торчит какая-то маленькая бежевая пластинка. Он выколупнул её ногтем. Это был порядочный кусок яичной скорлупы. "Так вот оно, что хрустит, – догадался Аполлон. – Такой торт с повышенным содержанием кальция полезен детишкам и футболистам. Жаль, что у меня все кости целы, от такого лекарственного бисквита зажило бы всё, как на собаке".
Они закончили чаепитие, и не успел ещё Аполлон обнять Клаву, как она погасила торшер. Это в его планы не входило, он любил заниматься сексом при свете, чтобы получать весь комплекс наслаждений. Вообще, настоящий секс – это самая высшая форма общения, потому что во время этого процесса задействованы все органы чувств: и зрение, и слух, и обоняние, и осязание, и вкус, и, наверное, даже что-то ещё, шестое, так сказать, чувство. И если один из этих органов во время такого общения бездействует, то это уже какой-то ущербный секс, что-то сродни онанизму. А тут его лишили одного из самых главных каналов, по которому простое сексуальное возбуждение трансформируется в гармонию отношений, – зрения.
– Почему ты выключила свет, Клавочка? – спросил Аполлон.
– Я стесняюсь, – ответила Клава, и, если бы был свет, было бы видно, как она засмущалась и покраснела.
– Кого ты стесняешься? Здесь же никого нет.
– А ты? Я тебя стесняюсь.
– Не надо меня стесняться, – сказал Аполлон. – А потом, я боюсь темноты, – соврал он, надеясь таким образом надавить Клаве на её, судя по всему, хорошо развитое чувство ответственности за судьбу ближнего.
– Ха-ха-ха, – засмеялась Клава, – вот уж никогда бы не подумала. Не бойся, я же здесь, рядом.
Она повернулась к Аполлону и, взяв его лицо в ладони, поцеловала в нос. Аполлон с досадой почувствовал, что такое обращение с ним может привести к утрате лидирующего положения. Чёрт, фокус с боязнью темноты дал совершенно противоположный желаемому эффект. В общении с женщинами он предпочитал держать инициативу в своих руках, во всяком случае, в первое время знакомства. Недаром по гороскопу он был Львом. Потом, конечно, можно и подурачиться. Но поначалу никак нельзя упускать бразды управления ситуацией. Он взял Клавины руки в свои, и уткнулся в них носом. Что такое? Он опять уловил едва ощутимый, уже знакомый идиотский запах. На этот раз он исходил от рук Клавы. Обескураженный Аполлон быстренько завершил пробежку губами по Клавиным ладоням и нашарил её губы. Губы у неё были то что надо – мягкие, горячие, податливые и очень чувственные, хотя и целовалась Клава не очень умело.
Ощущение прикосновения Клавиного разгорячённого тела, игра губ вытеснили из Аполлона дурацкие обонятельные эмоции. Всё вошло в нормальную колею – поцелуи в великолепную, можно сказать, почти девственную, грудь, предварительно выпростанную из-под бюстгальтера. Большие тяжёлые шары как будто только и ждали этого момента вызволения – раскатились, соблазнительно колыхаясь, в стороны. Ласки всего тела пальцами, нежные слова… Что касается последних, Аполлон вдруг нашёл удачный заменитель и "белочке" и "бегемотику". Лаская губами неожиданно маленькие соскЗ, он проникновенно шептал:
– Солнышко ты моё… Солнышко…
И в самом деле, замена была очень удачная – солнце и больше, и светлее и бегемота, и слона, а главное, как нежно звучит: "солнышко". Аполлон чувствовал, что Клава от этого слова просто тает и прекращает всякое своё целомудренное сопротивление, вызванное накрепко засевшим в её мозгах ложным стыдом.
Но тут вдруг произошла заминка. Навсегда останется загадкой – почему, но Клава неожиданно усилила сопротивление, когда Аполлон попытался снять с неё трусики. В его ладони уже были мягкие шелковистые волоски на её лобке, но продвижения дальше не получалось – она плотно сжала бёдра, и раздвинуть их в не совсем удобном положении Аполлону было не под силу. Он попытался стащить с неё последнюю преграду, уцепившись за неё двумя руками, но не тут-то было – Клава тоже уцепилась в отчаянном усилии за последнюю свою одёжку. Некоторое время они пыхтели в борьбе: он тянул вниз, она – вверх. Аполлону это уже начинало не нравиться. "Тоже мне, целку из себя строит!" – вспомнил он Васино выражение, от раздражения даже не заметив, что это, даже и не вслух, звучало цинично и пСшло. Борьба его ещё больше распалила, и желание овладеть неожиданно ставшей неприступной Клавой стремительно возрастало. А та по-прежнему исступлённо упиралась. Аполлон уже просто разозлился.
– Ты чё, Клава? – в раздражении выдавил он.
– Я стесняюсь, – стыдливо ответила она.
– Сейчас порву! – предупредил он отнюдь не ласковым голосом.
Клава вдруг приостановила сопротивление, и он услышал её обиженный голос:
