Больше, чем товарищи по кораблю (ЛП) - Янг Филиппа

Я перешагиваю через перила и беру Элизу за руки.

"Кто-нибудь, придержите ее, а то вон тот мистер Мускул заберет ее с собой", — говорит один из пожилых парней, играющий Гарри в "Mamma Mia", и за Элизой выстраивается целая очередь людей, закрепляющих ее, словно она — Винни-Пух, а я — кроличья нора, в которой она застряла.

"Ладно, я не такая уж и сильная!"

"Мы все видели тебя в спортзале. Ты не знаешь на что способна!" — кричит Макс из конца очереди.

"Возьми меня за запястья", — говорит она, и я беру, с любопытством глядя на нее, откинувшись на спинку. "Я хочу, чтобы ты отпустил меня, как только я догадаюсь о твоем фетише".

Под хор возбужденных звуков я не успеваю возразить, как она уже начинает перечислять, все, что возможно.

"Удушение, шлепки, щекотка, БДСМ, групповой секс, задница…?"

"Мое пристрастие — это не извращение".

"Я знаю, но ты можешь быть просто фриком для этого".

Я равнодушно пожимаю плечами — настолько, насколько это возможно, когда за руки тащит цепочка людей.

"Ноги".

Она делает паузу, словно ожидая, что я уступлю, и разочарованно вздыхает, когда я этого не делаю. "Ролевая игра. Секс в общественном месте…"

Улыбаясь, я отпустил ее и упал назад. Я никогда не забуду, как озарилось ее лицо, когда до меня дошел смысл сказанного. Я всплываю на поверхность под звуки ликующих возгласов Элизы, которая наконец-то вытащила из меня немного грязи. Она — мое слабое место, и я рад, что они не обнаружили этого до сих пор.

За шумом я почти разобрал, что у нее сдают нервы.

"Так и было задумано", — убеждает ее Макс.

Она смотрит на меня с ужасом в глазах.

"Спускаться не так уж и далеко. Я буду отбиваться от любых ежей".

"Сначала им придется сразиться со мной".

Элиза неуверенно перелезает через перила, открывая мне самый великолепный вид на свою спину. Макс делает шаг вперед и берет ее за руки.

"Элиза Чепмен, ваша задача… спеть вступительные строки этих мюзиклов. Если будешь долго медлить, то попадешь".

"Хорошо."

Она откидывается назад с крошечным нервным вскриком.

Макс начинает перечислять их, и Элиза, не пропуская ни одного удара, успевает за ним. Она похожа на какой-то человеческий музыкальный автомат. Доходит до того, что Максу приходится останавливаться на секунду, чтобы придумать что-то еще.

"Так что, я выиграла или…?"

Элиза самодовольно оглядывается по сторонам, надеясь, что ее пощадят.

"Давай, задай ей жару!" — кричит Валентина.

"Urinetown".

"Что такое "Уринатаун"?"

Макс отпускает ее.

"Нет, песня! Это песня!" — умоляет она, ее руки мотаются, чтобы удержаться в вертикальном положении, пока она с плеском не приземляется на ноги.

Макс смотрит на нее через перила, когда она всплывает на поверхность. "Ты права. Это песня, только не из мюзикла, к сожалению".

"Проклятье!" Она шлепает ладонями по поверхности воды. Однако она заслужила всеобщие аплодисменты.

Несмотря на нежелание Элизы находиться в воде, мы остаемся в море, покачиваясь и наблюдая за тем, как остальные возятся над нами и вокруг нас, еще долгое время после нашего проигрыша. Она выпытывает у меня всевозможные подробности о прошлых подвигах, которые я не разглашаю. Вместо этого я дразню ее за внезапный интерес.

"Тебе нужен кто-то, кто покажет тебе, как надо действовать, Чепмен?"

"Ты научил меня, как делать все остальное здесь". Ее глаза фиксируются на моих. "Зачем останавливаться?"

На секунду моя рука целенаправленно проводит по ее талии, мягкими волнами приподнимая ее, чтобы изгиб ее живота скользнул в мою ладонь. Если я задержу ее там еще дольше, чтобы сжать, мы оба рискуем утонуть, поэтому ради нее — и ради возможности сделать это в будущем — я останавливаюсь.

Насытившись, мы отправляемся в заднюю часть лодки. Я позволяю Элизе выйти первой, не думая о том, какие муки мне придется испытывать, наблюдая за тем, как она смывает с тела соленую воду с помощью маленькой душевой лейки. Я погружаюсь в миллион различных фантазий, в каждой из которых фигурирует мой язык и различные участки ее кожи. Она протягивает мне шланг, но я решительно отказываюсь садиться в лодку. На ее лице появляется самая грязная ухмылка, и, не разрывая зрительного контакта, она нарочито медленно нагибается и возвращает шланг на крючок, после чего стремительно уходит.

Когда я наконец возвращаюсь на борт, у меня есть все намерения перекинуть Элизу через плечо и запереть где-нибудь до конца путешествия. Но как только я подхожу к передней части лодки, внимание снова приковано ко мне, как и ожидание принять участие в любой шалости, которую затевает сейчас банда.

Я не видел, как она ускользнула, но ее отсутствие заметно. Это всегда так. В конце концов я отрываюсь от всех и отправляюсь на ее поиски. Я захожу внутрь, спускаюсь по ступенькам и попадаю в каюту, где мы ранее оставили свои вещи. На маленькой дорожке у подножия приподнятой кровати меня встречает ее загорелое тело, покрытое свежим кремом для загара. Запах кокосов и лета захлестывает мои чувства, а сердце начинает колотиться.

"Вот ты где".

"А вот и я", — поет она, одаривая меня улыбкой, прежде чем нанести бальзам для губ с запахом леденцов.

Как акула, почуявшая кровь, я ощущаю опасный голод, который необходимо утолить. Я сглатываю. "Я подумал, что ты, возможно, пропала. Или, может, чайка прилетела и унесла тебя".

"Я бы не стала этого исключать". Она возвращает крышку на тюбик и кладет его обратно в сумку. "Ты в порядке? Хороший день?"

"Самый приятный".

Мы улыбаемся друг другу, и ее слова, сказанные в тот вечер в бассейне, витают в воздухе. Мне невероятно повезло, что мне выпал такой день, как сегодня, и еще больше, что я смог провести один день с Элизой вдали от всего. Этого никогда не будет достаточно, но это уже что-то.

"Хотела бы я сказать, что помогла спланировать это, но оказалось, что я не единственная, кто грустит, что ты уезжаешь".

"Хм, а это точно не в честь моего отъезда?"

"Уверена". Она делает шаг вперед, как раз когда набегает сильная волна, и я протягиваю руку, чтобы поймать ее. Она краснеет, выпрямляется и заправляет прядь волос за ухо. В этот момент я замечаю крошечную полоску крема от солнца на ее скуле.

"Немного промахнулась". Я кладу руку на ее лицо и нежно провожу большим пальцем по щеке. Ее грудь вздымается и опускается чуть быстрее, а глаза становятся широкими и полными, словно в них заключена вся Вселенная. Никто из нас не двигается. Только тогда я понимаю, что мы одни.

Губы жадные. Руки в отчаянии. Я поднимаю ее на кровать, мои бедра прижимаются к ее. Тяну, трогаю, пробую на вкус. Кожа против кожи. Маленькие вздохи у моего рта. Наши миры наконец-то столкнулись, и ничто уже не будет прежним.

Все. Она и есть все.

Нежные руки на моей шее притягивают меня к себе. Не отрываясь от ее губ, я наступаю на выступ, а затем оказываюсь над ней. Карабкаюсь дальше. Наши голодные поцелуи заставляют меня жаждать большего. Как моряк, вернувшийся домой к любимому блюду и осознавший, что все, что он пробовал до сих пор, было безвкусным, пустым, черствым, и что вещи, без которых, как он думал, он мог бы прожить, на самом деле являются той самой причиной, по которой он хочет жить, — ничто не сможет насытить меня. Даже когда я поглощу все до последнего кусочка, я все равно захочу еще.

Ее ноги обхватывают меня, требуя прижаться ближе. Мои губы пылко исследуют ее шею, не обращая внимания на хихикающие предупреждения о креме для загара и задерживающейся на ее коже морской соли. Мне все равно; мне нужно целовать все. Поклоняться всему. Она снова притягивает меня к своим губам. Всего несколько секунд без них, и я уже соскучился по ним.