Вероника Мелан - Ассасин
Закинув в палатку два коврика и плед, Рен вернулся к багажнику и достал несколько бутылок пива, непонятно откуда взявшихся там же. Вероятно, он заранее спланировал, что одна из стоянок займет у нас больше времени, чем остальные.
— Мне нужно отдохнуть, — коротко бросил он, глядя, как я провожаю взглядом стеклянную тару.
— Я понимаю, — тихо ответила я, хотя мой ответ и не требовался. Ему никогда не требовались мои ответы или же мне так казалось. Однако Рен действительно нуждался в полноценном отдыхе — я это понимала, потому как он практически не спал ночами.
Толстое бревно под моим задом покачивалось, в котелке грелась вода.
Маленькие пузырьки облепили стенки со всех сторон и один за другим срывались с поверхности, превращаясь в пар. Сырые поленья потрескивали, влага со свистом испарялась, слизываемая жадными языками оранжевого пламени, кусочки коры мерцали и осыпались на землю, чтобы прогореть окончательно и превратиться в пепел.
Вернувшийся из чащи Рен подбросил в костер новую порцию сушняка, и пригасшее было пламя раззадорилось с новой силой; пузырьков в котле прибавилось.
— Там есть печенье, — он указал на багажник.
— Ты все предусмотрел.
Декстер коротко взглянул на меня и поддел пивную пробку лезвием складного ножа.
На наш маленький лагерь опустилась ночь. Небо украсило черный бархат платья миллионами светящихся в темноте жемчужин, каждая из которых мерцала далеким светом, неторопливо плыли куда-то полупрозрачные облака. Лес затих. Слабый ветерок иногда пробегался по кронам застывших в задумчивости деревьев, дотрагиваясь до них, будто спрашивая что-то, и они отвечали ему тихим, почти неуловимым шелестом листвы.
Мой спутник расположился напротив, на втором бревне, которое прикатил откуда-то из чащи за минуту до этого. Отхлебнув пива, он снял рубашку и бросил ее рядом с собой. Блики от костра пробегали по его лицу, по темным небритым щекам; из-за оранжевых всполохов серо-голубые глаза казались янтарными.
Памятуя о недавних событиях, я старалась не смотреть в его сторону, хотя обнаженный мускулистый торс тянул к себе взгляд. Рен откинулся назад, на растущий позади ствол, расслабленно вытянул длинные ноги в полинялых джинсах, чуть согнул колени. Меж пальцами поблескивало матовое стекло пивной бутылки.
Я подумала о том, что сидящей напротив мужчина мог бы соперничать по красоте с любым из величайших творений древних скульпторов. Он казался сошедшим с картины воином, отдыхающим на привале после тяжелой битвы. И было правильным видеть рядом с ним не обыкновенную рубашку, а украшенную позолотой бархатную накидку. И не пистолеты, а длинный хранящийся в ножнах меч. Сидя вот так, с опущенными плечами и устремленным на огонь взглядом, он был олицетворением спокойствия и мужественности, силы и бесстрашия.
Стараясь не слишком часто глазеть в сторону вожделенного «полотна», я поднялась с бревна и подошла к машине. Порылась в большой холщовой сумке, нашла коробку с чаем, печенье и две пластиковые кружки. Рядом с сумкой в багажнике лежали два одеяла, одно из которых я захватила с собой.
Вернувшись, бросила заварку в кипящий котел, разложила одеяло на земле и принялась расставлять на нем посуду.
— Хочешь чаю?
— Нет, — ответил Рен. И через паузу вдруг добавил. — Я устал.
Моя рука с кружкой застыла.
Наверное, я должна сказать что-то? Или нет?
— Тебе не стоило ехать ночами. Если бы ты больше спал…
— Я устал не от этого.
Не выдержав, я подняла голову. Его взгляд был устремлен на меня, и, хотя свет от костра несколько смягчал его, в глазах все равно читалась решимость, перемешанная с усталостью. Мне отчего-то стало неуютно, я отвернулась.
— Далеко нам еще?
Пусть лучше вновь отделается язвительной шуткой. Любая колкость в этот момент была бы более приемлемой, нежели странный немигающий взгляд, от которого почему-то пробирал холодок.
— Нет, остался всего день пути. — Вопреки моим предположениям Рен ответил спокойно, без сарказма. — Отсюда прямая дорога до деревни в горах, а там поворот на особняк Стэндэда.
— Один день? — ощутив облегчение, переспросила я, и Декстер, ни на секунду не отрывающий от меня глаз, кивнул.
— Да, через день ты увидишь его.
«Ну вот, опять! — Презрительные нотки в его голосе задели меня, однако стало легче. — Цинизм лучше. Он привычнее и понятнее».
— Замечательно, — буркнула я, и Рен отвернулся.
Вода закипела. Я зачерпнула ее кружкой и вернулась к бревну. Посмотрела на чай и поняла, что больше не хочу его, аппетит тоже испарился.
— Много у тебя пива?
Если Рен вопросу и удивился, то вида не подал.
— Достаточно. Хочешь?
— Да, если ты не против.
Он открыл одну из стоявших на земле бутылок и протянул мне. Я отхлебнула. Пиво оказалось крепким и горьким, в самый раз под мое просевшее настроение. Чтобы газ выдохся быстрее и не щекотал горло, я перелила часть напитка в кружку и хмуро уставилась в костер.
Ну почему мы не можем нормально общаться?
В сторону Рена я больше не смотрела — он все еще будил во мне глубокое, не поддающееся описанию, но так прочно зацепившееся корнями за душу чувство. Любовь. Именно это слово подходило сюда больше всего, и я вздохнула — стало грустно. Я подняла кружку и залпом опустошила ее до дна.
Декстер покачал головой.
— И что я буду делать с тобой пьяной?
— А что ты будешь делать со мной трезвой?
Я перелила в кружку оставшееся пиво.
— Я еще не решил.
«Надо же, не решил он».
Созерцая полыхающие поленья, я лишь пожала плечами; какое-то время мы сидели молча. Яркие искры зигзагообразно взвивались вверх и растворялись в непроглядной темноте бескрайнего ночного неба.
— Ты всегда занималась витражами? — вдруг нарушил тишину Рен вполне себе безобидным вопросом.
— Почти.
— Почему?
— Мне всегда нравилось создавать красивые вещи. Превращать кусочки стекла в картинки, чтобы люди смотрели и радовались. — Я чувствовала, что спиртное усиливает во мне жажду общения, вероятно, то же самое происходило и с Реном. И я не стала противиться странному сентиментальному порыву, а продолжила говорить. — Обычное стекло есть в каждом доме, но мало кто представляет, что его можно раскрасить и превратить в мозаику. Никогда не знаешь, что именно получится в следующий раз, но всегда получается что-то прекрасное.
Я помолчала.
— А чем занимался ты?
— Разными вещами. Но больше всего убивал.
— Зачем?
— Это моя работа.
— И ты ничего не чувствуешь, когда убиваешь?
