Тишина (ЛП) - Блэр Э. К.

Я направляюсь туда, где она находится.

— Что ты делаешь?

— Я никогда не знала, что здесь есть ручей.

— Ты многого не смогла увидеть из—за снега, — говорю я ей, притягивая в свои объятия и прижимаясь губами к ее губам.

Она тихо стонет, проскальзывая руками под мое пальто и обнимая меня за талию.

— Ты замерзаешь.

— Я в порядке, — отвечает она, когда я притягиваю ее еще ближе, крепко обнимая руками ее тело. — Что ты здесь делаешь?

— Я хочу поговорить с тобой, но тебя не было там, где я тебя оставил.

— Где ты меня оставил? — дразнит она, откидывая голову назад, чтобы посмотреть на меня. — Кто я такая? Твоя маленькая безделушка, которую ты можешь оставить, где захочешь?

— Что—то в этом роде. — Я подмигиваю ей и наблюдаю, как на ее лице появляется прекрасная улыбка. — Пойдем. Посиди со мной.

Мы подходим к скамейке, стоящей у ручья, покрытого льдом.

— Я только что говорил с Лакланом и хотел сообщить тебе, на какой мы стадии в поисках твоего отца.

Беззаботная легкость сменяется тоскующей надеждой.

— Ты хочешь поговорить об этом прямо сейчас? — спрашиваю я, когда язык ее тела внезапно меняется.

— Да. — Ее голос полон тревоги, она жаждет ответов. — Что ты нашел?

— Доказательства его смерти.

— Но он не мертв. — Ее голос дрожит от еще большей тревоги.

— Я знаю это. Лаклан делает все возможное, чтобы получить копию списка пассажиров. Когда мы ее получим, мы сможем двигаться дальше.

— Ну, и сколько времени это займет?

— Он работает так быстро, как только может, но у него нет прямых связей с авиакомпанией.

Разочарование отражается на ее лице, и я наблюдаю, как ее тело напрягается и глаза блестят от непролитых слез. Она неподвижна, и ей требуется вся ее сила, чтобы не потерять самообладание. Хотел бы я дать ей ответы, в которых она так нуждается. Это болезненное зрелище — видеть, как любимый человек так сильно страдает.

Я обнимаю ее за плечи и уговариваю:

— Плакать — это нормально. Будет не так больно, если ты отпустишь часть боли.

— Я провела всю свою жизнь, оплакивая своего отца, и это никогда не уменьшало боль, — говорит она, отвергая мои слова.

— Посмотри на меня, — требую я, и когда она это делает, я продолжаю, — это не нормально. То, что ты все держишь в себе — это нехорошо.

— Почему ты так сильно хочешь увидеть, как я сломаюсь?

— Ты сейчас ломаешься, — возражаю я. — Ты заставляешь себя не чувствовать боли. Ты отталкиваешь меня. Ты возводишь каменную стену, но это всего лишь фасад всей твоей разбитой души. Ты — рай для дураков, но я не дурак. Я вижу тебя насквозь.

— Ты придурок, — огрызается она, злясь, что я играю в ее же игру, но я не отступлю.

— Чего ты боишься? Что я вижу тебя в таком облике, которого ты стесняешься? Я видел тебя в худшем образе. Или ты все еще беспокоишься о том, что слишком сильно чувствуешь, что развалишься на части и не сможешь собрать все воедино? В чем дело?

— Почему ты так сильно давишь?

— Если ты не можешь собраться с мыслями, тогда я сделаю это за тебя.

— Остановись!

— Так вот почему ты не позволяешь мне прикасаться к тебе?

При этих словах она пытается вырваться из моих объятий, но я крепко сжимаю ее руки.

— Отпусти!

— Почему ты не позволяешь мне трахнуть тебя? — Я шиплю, теряя контроль и позволяя разочарованию и отторжению выплеснуться из меня. — Ответь мне, ради Христа!

Мой голос срывается от гнева, когда она борется с моей хваткой, и, в конце концов, я ослабляю хватку и позволяю ей освободиться от меня. Она встает и отшатывается, кипя от чистого гнева.

— В этом проблема? — выплевывает она. — Твое эго задето, потому что ты не можешь залезть ко мне в штаны?

Я встаю и подхожу прямо к ней, грудь к груди.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что если бы я хотел то, что у тебя в штанах, я взял бы это.

— Тогда возьми это. Мне насрать. Если это все, чего ты хочешь, тогда возьми.

Ее слова издеваются, но они бесят меня еще больше.

— Ты так чертовски слепа. Мне нужна не твоя киска. Это гораздо больше, чем просто секс. Я хочу тебя всю. Каждый кусочек. Я хочу быть внутри тебя, потому что это единственное место, где ты будешь настолько слаба, что у тебя не будет другого выбора, кроме как отдать всю себя мне.

Слегка покачав головой, она заглядывает мне в глаза и шепотом признается:

— Я просто не могу.

Мои руки сжимают ее лицо, и я говорю:

— Ты можешь. Мне нужно, чтобы ты попробовала.

— Но у тебя есть я, — кричит она. — Я здесь. Я не собираюсь убегать.

— Перестань избегать.

— Я не…

— Ты здесь, — вмешиваюсь я, обрывая ее. — Но на самом деле тебя здесь нет. Ты можешь лежать рядом со мной каждую ночь, но на самом деле тебя нет рядом. Ты находишься совсем в другом месте. Где-то глубоко внутри своего разума, ты прячешься.

С ее стороны нет ответа, только горящие глаза, которые показывают, насколько она разъярена.

— Сколько раз я должен повторять тебе, чтобы убедить, что здесь ты в безопасности? Что со мной ты в безопасности?

— Отпусти меня, пожалуйста, — просит она тихо.

Я убираю руки с ее лица, и она тут же поворачивается и уходит от меня, не говоря больше ни слова, даже не оглядываясь. Я ничего не говорю, чтобы остановить ее, просто отпускаю. И прежде чем я позволю своему раздражению вырасти еще больше, я тоже возвращаюсь в дом и поднимаюсь на третий уровень, где находится мой офис.

Нуждаясь в том, чтобы избавиться от стресса, я занялся работой. Между телефонными звонками в офис и регистрацией моей собственности в Чикаго время проходит быстро. «Лотус» процветает в финансовом отношении и доказывает, что является одним из самых востребованных отелей в городе. Исключительность является ключевым фактором, и это понятие оправдывает себя.

Но я не могу думать о Чикаго, не думая о своем отце. Я не разговаривал с ним с тех пор, как Элизабет рассказала мне о его аресте. Честно говоря, я даже не вникал в его отношения с Ричардом, Беннеттом или даже отцом Элизабет, опасаясь того, что это может всколыхнуть во мне. Элизабет сочла бы меня лицемером, и она была бы права, вот почему я еще не обсуждал с ней эту тему.

Поэтому только по этой причине я вызываю Элизабет в свой кабинет, и ей требуется всего несколько минут, чтобы появиться в дверях.

— Что такого срочного? — спрашивает она с легким волнением, оставшимся после нашей предыдущей ссоры.

— Зайди.

Она делает это, садясь на стул перед моим столом. Я встаю со своего кресла и обхожу его, чтобы сесть рядом с ней.

— Во—первых, я не буду извиняться за то, что сделал раньше, за исключением одного — я обвинил тебя в том, что ты боишься встретиться лицом к лицу со своими страхами, когда я делал то же самое.

— Что ты имеешь в виду?

— Я избегал своего отца из-за страха, — признаюсь я ей. — Но я откладываю это в сторону, надеясь, что ты сделаешь то же самое для меня.

Ее глаза смягчаются.

— Итак, ты можешь мне помочь? — Я спрашиваю, и она кивает, говоря:

— Хорошо.

— В ту ночь, когда я нашел тебя, ты сказала мне, что Ричард и мой отец работали вместе, используя компанию Беннетта в качестве прикрытия для торговли оружием.

—— Так мне сказал Ричард, — говорит она.

— Ты также сказала, что Ричард был тем, кто убил мою маму.

Она кивает.

У меня сжимается горло, когда в моей памяти вспыхивают видения моей мамы, получившей пулю в голову, я говорю напряженным голосом:

— Мне нужно знать, почему это произошло.

Она держит мою руку в своей и не торопится говорить.

— Он сказал мне, что Кэл переводил деньги на оффшорный счет. Ричард сказал, что хочет преподать твоему отцу урок, который обеспечил бы его лояльность.

— Значит, мой отец знал, что собирался сделать Ричард?

С трудом сглотнув и глазами, полными жалости, она кивает.

— Он знал. Вот почему твой отец уехал из города. Он не хотел быть там, когда это случилось.