Извращённое чувство (ЛП) - Макинтайер Эмили

— И как ты себе это представляешь? Мой отец никогда бы не принял того факта, что у его дочери специальность фотографа.

Я поджимаю губы.

— А диплом по фотографии вообще существует?

Она кивает.

— Бакалавриат изящных искусств в области фотографии. Вообще-то, я изучала программу, прежде чем пойти, но… — она замолкает, качая головой.

Я хмыкаю, делая глоток своего напитка и наблюдая, как она опускает взгляд на свои колени и ковыряет ноготь.

— Хочешь экскурсию? — спрашиваю я.

— А что тут смотреть? — она пожимает плечами. — Мы летим этим самолетом около десяти часов, верно? В конце концов, я всё увижу.

Она устраивается поудобнее, откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза. Сразу после взлёта она засыпает.

Похоже, ей не особо комфортно, поэтому, поработав около часа, я захлопываю свой ноутбук и подхожу, чтобы взять её на руки. Она шевелится, но не просыпается полностью, вместо этого прижимается к моей груди, пока я несу её, как новобрачную, по заднему коридору в спальню, укрываю одеялом и провожу рукой по её щеке.

Я сажусь рядом с ней и смотрю, как она спит, считая каждый ее вздох и наблюдая за тем, как поднимается и опускается ее грудь, как слегка приоткрываются ее губы и трепещут ресницы, словно она погружена в сон. И, в конце концов, мои веки сами собой закрываются, и я тоже засыпаю.

Когда я просыпаюсь, то чувствую, что кто-то пристально смотрит мне в лицо.

— Привет, жена, — говорю я, не открывая глаз.

Она фыркает, и матрас слегка прогибается и покачивается, когда она снова садится.

— Странно разговаривать с людьми, не открывая глаз, — говорит она.

Я приоткрываю глаза и поворачиваю голову, глядя на её растрёпанные волосы и сонный взгляд.

— Не более странно, чем наблюдать, как я сплю, в то время как твой нос почти касается моего лица.

Она прикусывает губу.

— Да, ладно, поймана с поличным. Как ты вообще узнал, что я смотрю?

— У меня много талантов, — я ухмыляюсь, вытягивая руки и закидывая их за голову.

— Сама скромность, как всегда, — фыркает она, откидываясь назад, пока не ударяется о подушку. — Неудивительно, что тебе пришлось шантажировать меня, чтобы я стала твоей женой, ведь твоё огромное эго не оставляет места ни для кого другого.

Она впервые говорит об этом так прямо, но я даже не возражаю. Лучше пусть она напомнит нам обоим об этом сейчас, пока всё не стало ещё более запутанным.

Однако до того момента, как она снова увидит мальчика, осталось всего несколько часов, и чувство, которое охватывает меня, заставляет меня отчаянно желать провести остаток времени в самолете, напоминая ей, как много я могу дать ей, чего не может дать он.

Я не задумываюсь о причинах, по которым хочу показать ей это, я просто говорю, что хочу.

Быстро перекатываясь, я хватаю ее за талию и притягиваю к себе, мои бедра идеально скользят между ее бедер.

— Хочешь, я докажу тебе это?

Её веки трепещут, и я прижимаюсь к ней, давая ей почувствовать, какой я твёрдый и как бы мне хотелось погрузиться в неё.

Она издаёт тихий стон, её руки взлетают, чтобы обнять меня за шею.

— Что докажешь? Что у тебя большое эго?

Я ухмыляюсь.

— И это тоже.

Наклонившись, я провожу носом по её шее, вдыхая её запах, отчаяние проносится по моим венам, я хочу, чтобы время, проведённое здесь, длилось вечно.

Я не хочу её возвращать. Даже на время. Я хочу сохранить этот момент, в котором она позволяет мне прикасаться к ней, и я не испытываю отвращения от её прикосновений. Мы можем притвориться, пусть ненадолго, что между нами нечто большее, чем есть на самом деле.

Мысль о том, что я потеряю это новое чувство, о том, что я позволю этому мальчишке получить хотя бы частичку её, приводит меня в ярость.

— Когда мы доберёмся до места назначения, — шепчу я, прижимаясь к её коже, — я трахну тебя языком, пока ты не перестанешь дышать.

Ее спина выгибается, и она прижимается ко мне, и даже сквозь нашу одежду это лучшее, что я когда-либо испытывал. Мои руки скользят вверх по бокам ее тела, пока наши ладони не встречаются, и я переплетаю наши пальцы и располагаю их у нее над головой, прижимая ее к месту, пока она трется своей киской о мой член.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, жар разливается по моему животу и спускается вниз по бедрам от её ласк, мне до боли хочется сорвать с нее одежду, как я делал раньше, и погрузиться в нее, чтобы трахнуть её без ничего.

— Капризная, маленькая шлюшка, — шепчу я, подчёркивая свои слова толчком.

Она стонет, её пальцы сжимаются вокруг моих.

— Так жаждешь настоящего мужчину, не так ли, жена? — продолжаю я, и мой разум затуманивается от удовольствия.

Её ноги поднимаются и обхватывают мою спину, притягивая меня к себе, пока мы не оказываемся на одном уровне, вес моего тела на ней, и наши губы не соприкасаются.

— Трахни меня, — умоляет она. — Пожалуйста, Джулиан. Ты нужен мне.

И, проклятье, я отчаянно хочу этого.

Я провожу носом по её носу, наши губы соприкасаются ровно настолько, чтобы заставить моё сердце биться о рёбра.

— Ты моя? — спрашиваю я.

Она делает вдох, и страсть, которая была между нами, внезапно угасает, как угасает огонь, если на него плеснуть воды.

Мне достаточно лёгкого движения, чтобы понять, что она чувствует.

Боль в груди становится сильнее, она пульсирует, как будто внутри меня глубокая рана.

Я отпускаю её руки, как будто они превратились в раскалённый металл, поднимаюсь с кровати и, стараясь не обращать внимания на свой стояк, выхожу из комнаты.

3

3. ЯСМИН

Десять часов в самолёте и три в этом автомобиле с незнакомым водителем, а мой разум всё ещё настороже, словно я получила заряд адреналина в сердце.

Или, возможно, это просто боль.

Мой разум мечется между желанием наладить отношения с Джулианом и напоминанием о том, что именно из-за него всё пошло не так с самого начала.

И мой желудок уже скручивается в тысячу узлов при мысли о том, что я снова увижу Эйдана после стольких событий и выясню, кто, черт возьми, этот таинственный отправитель сообщений.

Не думаю, что они сейчас не спят. Сейчас два часа ночи, и где бы мы сейчас ни находились, я не смогла бы сказать где, даже если бы мне заплатили. Я никогда не была в Египте, и эта поездка не совсем для того, чтобы смотреть достопримечательности.

С каждым километром, который мы проезжаем, тошнота усиливается, мои ноги дрожат всё сильнее, а нервы напряжены до предела.

Джулиан стал холодным и отчужденным с тех пор, как мы приземлились.

С тех пор, как он спросил, принадлежу ли я ему. Снова.

И, вообще, как он мог спрашивать об этом?

Что ещё хуже, как я могла захотеть ответить ему «да»?

Это несправедливо. Особенно когда он лишает меня возможности выбора. Я принадлежу ему, нравится мне это или нет.

И пока эта ситуация не разрешится, как он может ожидать, что я разберусь, что реально, а что является какой-то ебанутой версией стокгольмского синдрома?

Но этот Джулиан, этот мужчина, сидящий рядом со мной, с глазами цвета обсидиана и хмурым взглядом, который так и норовит превратить тебя в пепел, — это тот Джулиан, которого я знала ещё, будучи девочкой.

Я и представить себе не могла, насколько сильно он изменился по отношению ко мне, пока он снова не надел свою маску.

Меня переполняют чувства, я не знаю, что делать: умолять его хотя бы взглянуть на меня или благодарить за то, что он дал мне передышку. Ведь если он исчезнет из моей жизни, мне не придется балансировать между моим замешательством из-за него и гневом, который я испытываю из-за того, что он натворил.

Я прислоняюсь лбом к холодному стеклу окна и смотрю, как городские улицы превращаются в пустынный пейзаж. После нескольких часов езды по безлюдным дорогам вдали появляется большое здание, похожее на склад, а вокруг него — несколько небольших построек. Вся территория обнесена забором, на котором по обе стороны от въезда на подъездную дорогу висят таблички на английском и арабском языках, предупреждающие о запрете проникновения на частную территорию.