Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика

Она молчала. Оставалось надеяться, что задумалась. Но могло ли быть что-то общее, что знала и королевская дочь, и этот проклятый полковник с границы?

Этери молчала. Наконец неуверенно пробормотала:

«Спроси его, знает ли он ушедший язык?»

Я сглотнула:

— Знаете ли вы ушедший язык, полковник?

Он ответил не сразу. Скрестил руки на груди, прищурился:

— Допустим.

Я чувствовала, что стерва волнуется:

«Повторяй за мной, как можно точнее».

Я старательно повторяла незнакомую бессмысленную тарабарщину, стараясь максимально точно скопировать ее произношение. С каждым словом лицо полковника вытягивалось. Он уже не ухмылялся.

Я не сразу поняла, что чужие слова, которые я проговариваю, обретают вполне конкретный смысл. Я перечисляла все известные, неизвестные и непроизносимые титулы великого архона Фаир-Сета, титулы его благородной дочери и повторяла короткую формулировку, которую зачитывает каждый военный виссарат, принося присягу.

Я замолчала. Голос Этери звучал насмешкой:

«Этот низкородный не знает ушедший язык. Он узнал лишь клятву. Но и этого должно быть довольно».

Полковник молчал. Лишь приосанился, помрачнел. Он казался растерянным. Наконец, вскинул голову:

— Услышанное не может убедить, но может заронить сомнение. Поскольку дело может касаться сиятельного архона и его благородной дочери, я не уполномочен выносить решения. Мои солдаты сопроводят вас в Виссар-Ат.

Я едва не выкрикнула:

— Сообщите Нордер-Галю!

— Вы направляетесь в Виссар-Ат.

Я похолодела: надежды больше не было.

Глава 33

Передо мной открывался исчерченный дождем рассветный Виссар.

Странное, одновременно завораживающее зрелище, царство камня и металла, мутного розоватого света. Катер мерно гудел, летел, будто по направляющей, над каким-то одиноким монорельсом с острым блестящим ребром, проложенным по вершине странной громадины. Я видела в ней какой-то железный акведук, будто возведенный из гигантского школьного конструктора. Мне казалось, что если судно немного снизится, днище попросту рассечет пополам.

Вокруг — шапки красно-желтых деревьев и бесконечные строения, похожие на усеченные пирамиды, крытые листами ржавого металла. Мне было хорошо видно с высоты. Мосты, иглоподобные башни, лестницы, толстые гнутые трубы, из которых валил сизый дым. Порой я замечала, как по таким же «акведукам» проносились другие катера. Будто ныряли в древесные кроны, прошивали, как пули. Воображение даже подставляло характерный звук выстрела.

Бесконечный город. Может, бесконечный пригород. Дорога не вела от поселка к поселку, как было привычно для нас. Она пролегала сквозь и над. И эта картина мелькала за окном уже несколько часов. По крайней мере, положение солнца говорило о том, что полдень уже давно миновал. Я не видела полей, садов. Лишь тусклый, испытанный на прочность непогодой металл и суровый серый камень. Обложное графитное небо придавало пейзажу особенную неприветливость, но находилось с ним в удивительной завораживающей гармонии, полной художественного смысла.

Этери будто позволяла мне смотреть на все это — повернула голову к окну и молчала уже несколько часов. Гул двигателя отдавался в металле катера вибрацией, и от этой мелкой тряски рана время от времени давала о себе знать. Тогда Этери, уже привычно, накладывала мягкую ладонь, и боль завязывалась капроновым узлом. Туго и надолго.

В моей голове впервые за последнее время было так пусто. Так тихо и спокойно. Наверное, это была обреченность, но мне так необходима была эта передышка.  Последние дни оказались сплошным кошмаром. Сначала я обвинила себя в том, что сдалась. Это было просто и жестоко. Но я сочла это рациональностью. Сейчас я оказывалась запертой в летящей консервной банке. На сидении напротив — два солдата с направленными на меня винтовками. Я не могла даже открыть дверцу, чтобы выпрыгнуть, если бы вдруг решилась, потому что мое тело не слушалось меня. Я могла только смотреть. И просто наблюдать.

Даже строить планы было бессмысленно. Я понятия не имела, что ждет впереди. Впрочем, без возможности управлять собственным телом все теряло смысл. Единственным разумным решением представлялось договориться с этой сукой, упросить. Чтобы она позволила мне остаться хотя бы в самом крошечном уголке моего тела. Мне вдруг стало одновременно смешно и горько — я не умею умолять. Бабушка всегда хотела, чтобы я имела достоинство, гордость. Она так старалась вылепить из меня идеальную женщину… Нет, я не стала идеальной, но впитала в себя все житейски неправильное, непригодное. Нет во мне величия королевы. И плебейской гибкости тоже нет.

Начался какой-то большой город, или мы приблизились, наконец, к его центру. Строения стали выше, плотнее. Здесь будто было больше воздуха, света. Даже небо казалось выше и яснее. Дождь закончился. Монорельс теперь тянулся по улице, и я видела дома в несколько этажей из неоднородного серого камня. Кажется, это гранит. Балконы, узкие высокие окна, похожие на древние бойницы.

Я глянула вниз и увидела «людей». Толпы, собравшиеся, как мне показалось, у магазинчиков. Нарядные женщины в элегантных приталенных пальто, в шляпках и перчатках. Дети. Даже мужчины. В штатском. Последнее казалось непривычным и странным. Для нас виссараты — всегда в форме. Мужчины в форме. И никак иначе. Теперь же я видела плоские черные шляпы, плащи. Даже вкрапления цвета. Зеленый, лиственно-желтый, коричневый. Меня охватывало странное чувство, которому я не могла дать объяснения. Будто у них не могло быть этой обыденной жизни.

Этери словно повернулась во мне. Точно потягивалась, проснувшись:

«Виссар-Ат… Наконец-то…»

Я боялась ей ответить. Кто знает, как воспримут мою болтовню с самой собой солдаты.

Катер нырнул в тоннель, юркнул чередой каменных арок, полетел вдоль глухого гранитного забора, сбрасывая скорость. Полированные плиты отражали свет габаритных огней. Теперь начинало трепыхаться внутри, будто прошли несколько часов блаженного обреченного затишья, и вновь начиналась борьба.  Кого и с кем? Жалкой мошки со шквальным ветром.

Судно шмыгнуло под низкие каменные своды, в полутьму, черкануло по полу брюхом и остановилось, содрогнувшись. Этери завертела головой, озираясь:

«Казармы дворцовой охраны», — казалось, она была недовольна.

С передних сидений катера кто-то вышел, я различила лишь смутный силуэт. Но мой конвой не шелохнулся. Солдаты будто вросли в сиденья, оружие все еще «смотрело» на меня. Казалось, за все время пути они и не пошевелились ни разу. Наконец, дверца открылась, и я услышала короткое:

— Выходи.

Этери не думала медлить. Ее движения отличались нервной демонстративной резкостью, которая отозвалась болью в боку. Но она теперь не обращала внимание. Неестественно выпрямилась, задрала подбородок, будто пыталась этой выправкой заявить о своем статусе. Она вернулась домой, и это окрыляло ее.

А я начинала паниковать. Схлынула бездумная пустота, одолевшая меня в дороге, и внутри неумолимо разливался страх. Теперь я не сомневалась, что архон узнает свою дочь. Как бы я не старалась. Кажется, это самое страшное, что может быть — осознание происходящего и невозможность хоть что-то изменить. Обреченное бессилие. Единственное, что я могу — молчать, как бы она не надрывалась внутри. Но сейчас мне казалось это неразумным — я все еще не оставляла наивной надежды договориться. Не было другого выхода. На каких угодно условиях. Выторговать хоть какие-то крохи. Может, она смягчится, думая, что я смирилась?

Я увидела прямо перед собой высокого виссарата с массивной цепью на широкой груди. Багровая кожаная куртка в натяг, на плечах подобием эполетов приколот короткий серый плащ.

Этери почти проурчала внутри, как довольная кошка:

«Кабен-Рид, чертов кобель… Начальник охраны моего отца».

Тут же в лицо ударил свет фонаря, заставляя зажмуриться до навернувшихся слез. Кабен-Рид молча смотрел на меня, поджав красивые пухлые губы, а меня почему-то атаковала совершенно неуместная мысль о том, что она спала с ним. Я просто знала это.