Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика
Она снова покачала головой, едва заметно, с трудом:
— Она не Этери! Не Этери!
— Откуда такая уверенность?
Кьяра вновь замерла. Я никогда не видел ее такой испуганной.
— Он уверял, что Этери не вернулась! Он уверял!
— Кто? — я сжал пальцы, понимая, что могу не рассчитать силу, но это было выше меня. Ярость оглушала и ослепляла. — Кто? Говори!
Она уже хрипела:
— Абир-Тан.
Глава 29
Теперь оставалось только догадываться, что наговорил Питер. Но отныне я не ждала никакой поддержки и, уж конечно, не чувствовала себя в безопасности. Кажется, Питер решил мне мстить за то, что я видела его слабость. Может даже боялся, что я что-то расскажу. А теперь — кто мне поверит? Оговариваю, чтобы спастись, отмыться. Подстилка карнеха…
Питер и его спутник сразу вышли. Ни о чем не спрашивали. Кажется, он заходил лишь для того, чтобы опознать. И сделал это. Наверное потому, что я сказала про Ортенд. Идиотка!
Этери раскатисто хохотала внутри. Мне даже казалось, будто я вижу перед глазами ее лицо. Она представлялась черноволосой, смуглой, как Нордер-Галь, с короткими буйными кудрями и угольными глазами, в которых не видно зрачков. Может, именно такой она и была, и во мне говорила ее проклятая память. Хотелось найти то место в теле, где она засела, безжалостно разодрать ногтями, но вырвать, растоптать. Чтобы больше никогда не слышать. Казалось, я схожу с ума.
— Замолчи!
Я зажала уши ладонями, но это не помогало — клокотало внутри. Разносилось с наиром по венам, душило, кололо, морозило и обжигало. Еще немного — и перехватит дыхание, как от запаха нашатырного спирта.
Вдруг Этери резко замолкла, и повисла удушающая тишина. На мгновение пронеслась мысль, что я оглохла.
«Он никогда так не смотрела на меня».
Я вздрогнула, когда она заговорила. Ее «голос» стал другим. Тихим, с нотками желчи. Я придвинула старый стул и присела, чувствуя слабость в ногах. Я была разбита, безумно хотелось пить.
— Я тебя не понимаю.
Я врала. Мне не требовалось пояснений.
«Нор. На меня он смотрел иначе».
Я сглотнула. Она вызвала ненужные воспоминания.
— Ты считаешь, сейчас уместно думать об этом?
Этери будто встряхнулась:
«Ты права. Это не имеет никакого значения. Он — мой. И останется моим. Сколько шлюх перед ним не положи».
Я даже усмехнулась:
— Ты так уверена? Разве можно так ручаться за кого-то?
«В нем — да. Нордер-Галь всегда держит слово. В этом его сила. И его слабость. Даже умирающий он поползет за мной, если я прикажу. Он дал обещание моему отцу. И никогда не нарушит его».
Эти слова заставили меня нахмуриться:
— А если он разлюбит тебя?
«А кто говорит о любви? Мне нужен муж, и он — самая подходящая кандидатура. К чему любовь, когда есть кровать? Но и он не останется в накладе. Звание верховного карнеха вознесет его над всеми прочими».
Я молчала. Не могла понять, какое чувство вызвали во мне ее слова. Я поднялась. Подошла к окну, будто надеялась что-то разглядеть там. Не об этом надо думать…
Нордер-Галь ищет меня — это было очевидно. Пробуждение проклятой Этери все меняло. Если меня вернут, она точно вытеснит меня из собственного тела. Думаю, это хуже смерти. Я должна убедить этих людей отправить меня на восток. Хотя бы отпустить. Я должна убедить Питера помочь. В конце концов, я ничего не сделала ему. За что он так со мной?
«Он быстро найдет тебя. И это убогое строение сравняют с землей. Что это, вообще?»
Она казалась совершенно спокойной — верила в то, что говорила. Я промолчала. Не хочу больше слышать эту стерву. Не могу! Если бы я знала, как заткнуть ее. Наир… Я должна загасить чертов наир.
Я вернулась на стул, положила руки на колени, прикрыла глаза. Старалась дышать ровно, глубоко, но сердце колотилось, как безумное, расшвыривая по венам болезненные пульсации.
«Что ты делаешь?»
Я вновь молчала. Пыталась представить тихий лес, ясное безоблачное небо. Себя, стоящую посреди поляны, вросшую крепкими корнями глубоко в землю. Прямую. Несгибаемую. Твердую. Прохладную, обдуваемую легким ветром.
«Что ты делаешь? Отвечай. Я тебе приказываю».
Приказывает! Она сбивала меня. Едва-едва проступившая перед глазами картинка разлетелась, как разбитое стекло. Но я по-прежнему молчала. Может, она заткнется, если решит, что я ее больше не слышу?
Я снова попыталась сосредоточиться, но Этери опять встревала. Кажется, она начинала нервничать. Это слышалось в визгливых нотках, в тревожной интонации. Я должна избавиться от нее — иначе сойду с ума. Даже если она будет просто неумолчно верещать в моей голове.
Я снова закрыла глаза. Я должна. Должна! Прохлада и шум листвы над головой. Мои ветви. Прочные, гибкие. Я шумно втянула воздух, чувствуя, как он наполняет легкие. Выходит ветром. Снова и снова, до легкого головокружения. Гулко и свободно внутри. Покой. Свежесть. Застывшее время…
Я будто очнулась, распахнула глаза. Не сразу вспомнила, где нахожусь. Пахло пылью, сыростью, старьем. Мои пальцы были холодными, ногти синеватыми. Я замерзла.
Наир уснул — я отчетливо чувствовала это. Надеялась, что вместе с ним уснула и стерва.
— Ты здесь?
Молчание. Гнетущая тишина, повисшая в спертом воздухе.
— Ты слышишь меня?
Вновь молчание. Я так обрадовалась, что тут же замерла, боясь, что с яростным ударом сердца вырвется наир. Вновь глубоко вздохнула. Подошла к двери, прижалась ухом, слушая тишину. Робко стукнула несколько раз, снова прислушалась. Ничего. Я стукнула сильнее, не стесняясь:
— Эй! Есть кто-нибудь?
Дверь открылась на удивление скоро. Показался высокий худой парень в вытертом кожаном жилете:
— Чего орешь?
— Позови Питера. Я хочу поговорить.
Он хмыкнул, скривился:
— Кого еще позвать?
— Тебе сложно?
Он не ответил, вышел, хлопнув дверью. Но через несколько минут она снова открылась, и я все же увидела Питера.
— Зачем звала?
Я сглотнула, чувствуя, как накрывает волнение:
— Поговорить хочу.
— Говори.
Он уселся на стол, скрестил руки на груди.
Да… От прежнего Питера мало что осталось. Он раздался в плечах, лицо утратило смазливую миловидность, расчертилось ранними морщинами. Прежними остались лишь чистые голубые глаза и пшеничные волосы. Но я снова и снова непрошено вспоминала, как он сгибался перед Нордер-Галем.
— Отпустите меня. Я сбежала. Карнех убьет меня, если найдет. Он очень скоро будет здесь.
— Откуда мне знать, что ты не врешь? Что тебя не подослали шпионить?
Я отпрянула:
— Ты с ума сошел? Ведь ты знаешь, что это не так.
Он покачал головой, демонстративно пожевал губы:
— Нет, не знаю…
Я заглянула в его глаза:
— Питер, прошу тебя. Позвольте мне уйти. Я больше ничего не прошу. Даже о помощи.
Он усмехнулся, поднялся, надвигаясь:
— Просишь? — Он подошел вплотную, заправил за ухо мои волосы, касаясь щеки: — Кто же так просит?
Я попятилась, но он лишь шагал вперед до тех пор, пока я не уперлась в стену. Его рука нырнула под пальто, обжигая бедро:
— Ты попроси, как следует, а потом поговорим.
Я задеревенела, напряглась. Вцепилась мертвой хваткой в его запястье, пытаясь отвести руку.
— Не надо, Питер.
Я сама удивилась, насколько холодно и ровно прозвучал мой голос, хотя внутри я умирала от страха. Нужно быть предельно наивной, чтобы не понять, что ему нужно.
— Почему? — его рука лишь скользнула выше, забираясь под пояс чулок. — Помнится, когда-то ты была совсем не против. Жаль, нам помешали. Теперь брезгуешь? Или ложиться под это шестипалое чудовище гораздо приятнее? Ну! Давай, детка, как раньше!
Я дернулась, уперлась ладонями в его грудь:
— Перестань! Перестань же! Иначе…
— … иначе что? — Питер осклабился, сверкнув пожелтевшими зубами. — Ну? — Он даже отстранился, развел руками, будто издевался: — Что ты сделаешь? Ударишь меня? Давай! Или боишься?