Чужое право первой ночи (СИ) - Маева Ева

Появление ключницы не застало меня врасплох: я как раз заканчивала одеваться, осматривая напоследок свой прогулочный образ в новеньком напольном зеркале, которое мне удалось выпросить у Дейрана, раз уж его тайна всё равно теперь была мне известна.

На мне было нечто, что было принято называть платьем для верховой езды, хоть фактически оно платьем и не являлось: это был костюм песочного цвета, состоявший из удобных брюк и блузы с надетым поверх неё пиджаком. Платьем он назывался лишь потому, что сзади от пояса до подошв моих сапог к нему был приторочен отрез обработанной ткани, своеобразной полуюбкой прикрывая мои ноги и, что более важно, мою дворянскую задницу от возможных неблагопристойных взглядов. На руках у меня были бежевые перчатки, а волосы были уложены в две сложные косы, что должно было придать моему наряду нужную степень практичности.

Практичным также было и то, что под всем этим обилием тканей скрывался уже привычный мне купальный костюм, который на сей раз мне, по-видимому, предстояло использовать по назначению: хотя в записке, которую передал мне Дейран накануне утром, об этом не было написано явно, намёк о “необычайно тёплой для горного озера воде” вкупе с моей известной графу сообразительностью не оставлял мне иных предположений. И это притом, что он, в свою очередь, был прекрасно осведомлён, что я не умела плавать.

Славно, славно.

– Уже иду, Мэйми. Можешь так и передать Его Высочеству.

Ключница упорхнула так же незаметно, как и появилась, и вскоре я действительно последовала за ней, проделывая уже хорошо знакомый путь от своих покоев до одних из задних дверей, что вели к саду, раскинувшемуся позади графского дворца. С тех пор как мне больше не нужно было просиживать свои купальные штаны в библиотеке, я каждое утро выходила этими же самыми коридорами на свежий воздух, разминалась и бегала, как в своё первое утро во дворце, вот только теперь без ненужных падений в декоративные водоёмы.

Правда, наши с Дейраном тренировки больше не пересекались. Во-первых, моё утро в принципе начиналось куда позже, чем его: когда весь замок готовился к обеду, виконтесса О’Санна только просыпалась и требовала принести себе завтрак. А во-вторых, хотя граф и не прерывал своих ежедневных упражнений, теперь они завершались куда быстрее, если верить вездесущей Мэйми, с которой я время от времени со скуки болтала, и остаток дня Его Высочество занимался нахлынувшими на него в преддверии бала делами. Конечно, в прошедшие десять дней мы с ним всё-таки несколько раз встречались, но в основном это были мимолётные свидания в коридорах, и почти всегда поблизости от нас оказывались надоедливые слуги, рядом с которыми мы не могли быть так же откровенны, как привыкли наедине.

Весь замок теперь был непохож сам на себя. Из склепа, в котором Ле’Куинд постарался замуровать себя вместе со своей тайной, его дворец медленно, но верно превращался в нечто, чем должен был являться изначально. Нечто, предназначенное для живых людей, для их переживаний, мечтаний и страстей. Для нормальной человеческой жизни.

Вокруг меня постоянно сновали слуги: их стало куда больше, они беспрестанно суетились, словно муравьи в разворошённом муравейнике, однако выражения их лиц во всей этой спешке стали как будто бы радостнее и осмысленнее. Во многих помещениях шёл ремонт: их стремительно старались облагородить к приближавшемуся торжеству, чтобы угодить высоким гостям, которым предстояло разместиться в годами пустовавших покоях дворца. Наибольшим преобразованиям подверглась бальная зала, в которую до недавних пор невозможно было спокойно зайти и выйти без заметного слоя строительной пыли на волосах и одежде.

И над всем этим казавшимся хаосом неизменно царила Мэйми, как неожиданно выяснилось, Посвящённая богини трудолюбия Эльмы, без сверхъестественного дара которой все начатые в замке преобразования ни за что не удалось бы завершить в установленный срок. Ключница порхала из комнаты в комнату, благословляла рабочих, придавала им сил и выносливости. Порой она даже творила для них нужные предметы и инструменты, если на то хватало посланной её богиней мощи. И при всём этом Мэйми находила время поболтать со мной и рассказать о последних новостях, словно её обещание оказывать мне всю необходимую помощь, выданное ею по моему приезду в резиденцию Ле’Куинда, по-прежнему оставалось актуальным.

Похоже, что-то во мне пришлось этой девушке по душе. Может быть, она успела напридумывать себе лишнего, не понимая сути нашей с Дейраном связи, и теперь считала меня кем-то вроде временной хозяйки замка. Я не могла сказать, что питала к ней ответную привязанность. Хотя должна была признать, что наша вечерняя болтовня порядком скрашивала моё опостылевшее ожидание бала, до которого, впрочем, теперь оставалась уже всего пара дней.

Ле’Куинд ждал меня у лестницы, ведущей в сад, держа под уздцы двух крепких осёдланных и занузданных лошадей: крупного вороного жеребца с длинными и густыми щётками, по-видимому, для себя, и жеребца поменьше, серого в яблоках, для меня. К седлу графского коня были приторочены сумки, в которых, видимо, сейчас находились продукты для нашего последующего пикника.

Сам по себе Дейран был по обыкновению безупречен: багрового цвета костюм для верховой езды идеально сочетался с цветом его глаз, а длинные волосы были убраны в объёмную и обманчиво расслабленную косу, закреплённую на конце чёрной бархатной лентой. Сейчас мужчина казался мне спокойным и умиротворённым, и я не чувствовала в нём привычного напряжения, с которым он обычно держался рядом со мной. Возможно, грядущий бал и связанное с ним избавление от демона его действительно немного обнадёживало и успокаивало. А может, он просто научился лучше сдерживать свои эмоции.

Я приблизилась, и вместо приветствия граф слегка поклонился мне, чего этикет, насколько я знала, от него вовсе не требовал. Я, несколько растерявшись, склонила голову перед ним в ответ, надеясь, что это будет приемлемой реакцией от менее титулованной персоны.

Пускай вокруг сейчас были лишь верные Дейрану слуги, однако даже при них нам не следовало слишком фамильярничать.

– Позвольте помочь вам, виконтесса, – граф сделал шаг мне навстречу, ненадолго отпустив свою, по-видимому, достаточно послушную лошадь.

– Спасибо, Ваше Высочество, но я привыкла справляться сама, – я подошла к серому жеребцу, взялась за седло и с лёгкостью взлетела вверх, почти не касаясь стремян.

Моё нынешнее платье позволяло мне без труда сидеть, как мне было привычно, расставив ноги в стороны, а бесполезную полуюбку я перебросила через правый бок лошади, постаравшись расположить её так, чтобы она не мешала при дальнейшей скачке.

– Мне стоило уже перестать удивляться вашим талантам, – задумчиво произнёс мужчина, перебрасывая через голову лошади повод и передавая его мне в руки.

– Не переставайте, – озорным шёпотом ответила я, – Я рада, что по-прежнему могу вас чем-то удивлять.

Дейран ничего не сказал, но я успела заметить, как уголка его губ коснулась тёплая усмешка. Вместо продолжения разговора, он так же легко взобрался в седло собственной лошади, а затем потянул за повод, разворачивая коня в сторону, противоположную замку. Насколько я помнила, в дальнем конце сада были ещё одни ворота, а за ними дорога, устремлённая куда-то в горы.

– Возможно, кому-то другому на вашем месте я бы не стал задавать подобного вопроса, виконтесса, но вас я всё же спрошу: не желаете прокатиться с ветерком? – неожиданно лихо осведомился Ле’Куинд, подставив лицо встречному тёплому порыву горного воздуха. Из его причёски выбилась пара небольших прядей, которые тут же причудливо заплясали, закрученные налетевшим ветром, а жеребец графа нетерпеливо забил копытом, не понимая, почему его хозяин так непривычно медлил.

Кажется, я впервые увидела Дейрана таким: уверенным в себе, бесстрашным и увлечённым… И искренним. Наконец-то он не отыгрывал непоколебимость, скрывая от меня свою тайну. У него не было поводов на меня злиться, ведь я больше не пыталась на него давить, стремясь добиться того, что мне было нужно. С него слетела печаль, которую он испытывал от поступков, которые ему приходилось совершать. Уже совсем скоро его ждала свобода, и сейчас он пытался прикоснуться к ней, до неузнаваемости преображая тот померкший облик, который повесила на него сама жизнь.