Жозефина Мутценбахер - Пеперль – дочь Жозефины
Решительно соскальзывает Пеперль с коленей Эрнстля. И едва лишь опускается занавес, закрывающий тяжело дышащую бабскую парочку, девочка твёрдым и уверенным шагом направляется к подиуму, на котором расположился оркестр. Жестом руки она призывает музыкантов к молчанию и затем, чтобы привлечь к себе внимание публики, издаёт пронзительный крик.
В зале воцаряется тишина, взгляды всех устремлены вперёд, где стоит очаровательная девчушка в коротенькой, едва прикрывающей стройные ноги юбочке, вызывающе выставив налитые как два яблока грудки. Пеперль делает несколько танцевальных па. Девочка никогда не училась танцевать, но это умение у неё в крови. Капельмейстер приноравливает звучание своей скрипки к её ритму и, ощутив его, выводит нежную и ласковую мелодию. Пеперль ни секунды не колеблется и не раздумывает, но каждое движение выглядит так, словно она часами отрабатывала его. Она импровизирует на ходу, экспромтом исполняя какую-то пантомиму, но каждый сразу понимает, о чём она хочет рассказать этим танцем. О девочке, которая лишается девственности.
Крепко прижимает она руки к маленькой пиздёнке, отшатывается от незримого нападающего и всё снова и снова поднимает юбчонку, чтобы убедиться, цела ли ещё её пизда. Она разыгрывает комедию стыдливости и бесстыдства с таким вкусом и вдохновением, что у некоторых зрителей туго напрягаются их балованные члены. Она отбивается от воображаемого мужчины, потом всё же поддаётся напору, всё время испуганно отшатываясь назад, но, в конце концов, уступает безудержному влечению и отдаётся. Колени у неё подкашиваются, ноги раздвигаются приглашающим жестом. С закрытыми глазами принимает она в себя внушающий страх и одновременно страстно желанный могучий стержень. На лице её отражается боль первого удара и затем медленно растекается благостное удовольствие, пока она, наконец, не обретает выражение восторженного экстаза. Более нежными, плавными становятся её движения, руки, закрывающие глаза, Пеперль, умиротворённо растворившись в блаженстве, теперь опускается вниз…
Пеперль не догадывается ещё, что представленное ею сейчас на сцене – маленький шедевр.
– Ура! Ура! Да здравствует Пеперль! Браво Пеперль!
Разражается буря аплодисментов. Господа толпой устремляются к подиуму, срывают Пеперль вниз, она перелетает с рук на руки. Повсюду она ощущает прикосновение к телу жадных рук и губ. Ни одно пятнышко его не оставлено без внимания. Её юбчонка разорвана на клочки и клочки эти мужчины разбирают на сувениры. Туфли тоже потеряны. Они наверняка втихомолку припрятаны кем-то из опьянённой массы беснующихся людей, чтобы позднее в интимном кругу использовать их в качестве бокала для шампанского: туфелька самой Пеперль, новой звезды блядства на небосклоне столицы! Какой-то проворный жуир сорвал у неё с головы кепи, и теперь без сомнения будет дома или перед друзьями нахлобучивать его на кончик и в припадке фетишизма в мечтах представлять себе, что там внизу голова маленькой Мутценбахер, вылизывающей ему хуй.
Но Пеперль хохочет, она теперь совершенно точно знает, что сегодня всё завершилась удачей и ей улыбнулась фортуна, сегодня она стоит в начале своего жизненного пути в качестве фешенебельной шлюхи. Что принесут с собой последующие дни и недели? Пеперль надеется на изобилие в будущем больших и славных хуёв, которые она оседлает, и, что ещё важнее, на солидные деньги, которые добудет ей вороватая пиздёнка между ногами.
Пизда, жопа, рот, ебня и вылизывание, незнакомая ей до поры до времени ебля в жопу, и масса заработанных таким способом денег пока остаются для Пеперль только некой идеей.
– Мне принадлежит девчонка, только мне одному, – кричит граф Аристид, ибо даже у него хер чудесным образом отвердел. – Я намерен сегодня же её выебать.
– Нет, она принадлежит мне, – кричит Эрнстль, – она ещё сегодня должна познакомиться с папочкиным хуем.
Все кричат, перебивая друг друга.
Тогда один пожилой надворный советник, до сих пор ничем не проявлявший себя, предлагает:
– Мы просто разыграем на аукционе эту лучшую в Вене пизду.
– Превосходная идея, давайте действительно устроим аукцион – соглашается барон Робби. – Стартовая цена одна сотня шиллингов.
– Двести шиллингов! Триста! Пятьсот! – выкрикивает граф Аристид.
На мгновение воцаряется тишина. Пятьсот шиллингов, это уже деньги весьма нешуточные. У Пеперль перехватывает дыхание, она счастлива, её пизду оценивают в пятьсот шиллингов, но её всё же беспокоит, что никто не предлагает больше.
– Тысяча шиллингов!
Это кричит холёный великосветский лев генеральный директор Манфред Марбург, и в его голосе слышится превосходство обладателя огромных денег, который может купить себе всё, что пожелает.
– Тысяча шиллингов за одну ночь с несравненной Пеперль Мутценбахер. Тысяча шиллингов – раз, тысяча шиллингов – два, тысяча шиллингов – три! – Эрнстель возвещает об этом с отеческой гордостью и звонко стучит вилочкой по бокалу, знаменуя окончание торгов. – Господин Марбург, извольте получить мою дочь.
И с этими словами он протягивает руку, желая принять деньги. Однако Пеперль опережает его, мгновение, и банкнота уже у неё в руке. Голая девочка стоит перед всеми с высоко поднятой головой и безумно счастлива. На потеху всей компании она сразу засовывает купюру в тысячу шиллингов себе в отверстую пизду. Пеперль понимает, сейчас она одержала победу. Она преодолела первую ступеньку лестницы. Вся Вена назавтра будет знать, что дочь знаменитой Жозефины Мутценбахер пошла по стопам матери. Никогда впредь её больше не придётся заботиться о том, хочет ли, и если хочет, то кто, обрабатывать её пизду. Всегда кто-нибудь окажется под рукой. Уверенность до такой степени воодушевляет Пеперль, что она, в чём мать родила, вскакивает на стол, хватает бутылку шампанского и, поливая божественным напитком выставленную вперёд пиздёнку, звонким голосом провозглашает:
– Да здравствует манда!
– Ура, ура, ура, да здравствует манда! – подхватывает со всех сторон.
А славный генеральный директор любезно поднимает бокал шампанского и в свою очередь уточняет:
– Да здравствует манда вообще и манда очаровательной Пеперль Мутценбахер в частности!
– Ура… ура… ура…
Одетые во фраки господа стоя осушают бокалы и, в знак приветствия, дефилируют мимо голой девочки и её счастливой пиздёнки, отдавая ей честь. Торжествуя, стоит Пеперль на столе, выше всех остальных и решает никогда больше не уступать этого места.
Высока была поставленная ею перед собой цель, и она её тоже достигла. Она стала звездой среди изысканных венских шлюх, она многое испытала. Количество хуёв, которые побывали в ней, не поддаётся точному подсчёту. Но уж наверняка не один десяток тысяч их с течением времени воспользовался различными отверстиями её тела. Во многом этому способствовала неувядаемая слава матери, однако Пеперль превзошла свою родительницу. Деньги так и текли рекой к ней, а точнее сказать, к её пизде. Она тоже сообразила кое-что откладывать на чёрный день от той благодати, которая обрушилась на неё, и это оказалось спасением в те годы, которые наступили вслед за золотыми двадцатыми.
