Жозефина Мутценбахер - Пеперль – дочь Жозефины
Мали лежит на спине, её оцепеневшее лицо обращено к мужчине, который как хищный зверь нависает над ней. Он одной рукой приподнимает её и бросает лицом на диван. Её белая попка начинает было дрожать от страха, как вдруг девочка ощущает нежные поглаживания его ладони, скользящей по её ягодицам. «Это для него лишь отвлекающий манёвр», – думает Мали и ожидает, что он в любой момент примется крепко хлестать её, если не случится чего похуже. Однако ничего не случается, он только ласкает её округлые ягодицы и увлажнённым указательным пальцем очень нежно проводит по трепещущей задней дырочке.
– Такую симпатичную, маленькую жопку нужно прежде хорошо обласкать, чтобы она стала совершенно доверчивой, – говорит он, и Мали действительно исподволь освобождается от сковавшего её страха и буквально тянется теперь округлыми ягодицами навстречу его поглаживающей руке.
– Приподними-ка немножко жопочку, вот так, а теперь обопрись на колени и выдвини свой сладкий, золотой задик вверх. Я хочу полизать тебе дырочку, я вставлю язык в твою чудесную сраку, и ты просто затрясёшься от удовольствия. Но только не спускай, этого тебе делать нельзя.
Мали привстаёт на коленки, как ей было велено, и вскоре чувствует, как его язык, лаская, проходится по её сраке. Он приятно возбуждает её, но поскольку помощи она получить не может, то быстро пускает в ход свой палец на секеле. Ей несказанно хорошо, она блаженно постанывает. Горячий язык нежно входит в её заднюю дырочку, распространяя вокруг тёплые волны, которые доходят до самой пиздёнки. Мали круговыми движениями старательно давит и мнёт пизду, но тут чувствует прикосновение к сраке чего-то холодного и вздрагивает. В этот момент на неё обрушивается первый удар, оставляющий на полужопиях красный след, и раздосадованный голос приказывает:
– Если ты ещё хоть раз вздрогнешь, я раздеру тебе жопу в клочья!
Мали тотчас же замирает. Теперь игра возобновляется снова. Благодаря медленному ласковому поглаживанию жопа её опять становится доверчивой, опять даёт знать о себе жжение секеля, и Мали приходится опять успокаивать его пальцем. Она почти позабыла о грозящей ей судьбе, когда вдруг чувствует, как что-то стучит ей в сраку, и, даже не имея возможности увидеть это, она сразу же догадывается, что это ствол. В последнем пароксизме страха она ещё раз хочет уклониться, но руки мужчины железной хваткой сжимаются у неё на животе, он приставляет сзади стержень в самый центр и искусным, но сильным толчком проникает в дыру. Мали взвывает от боли, ей кажется, что терзаемое тело её пронзил раскалённый шкворень и сейчас разорвёт её пополам. Она заходится в визге как впервые побитая молодая собака, она извивается и хочет выскользнуть, а когда замечает, что попытки её оказываются безрезультатными, она, обливаясь горькими слезами, начинает точно малое дитя в отчаянии взывать к маме. Зато ёбарь-жопник возбуждён до крайности. Он немилосердно ебёт малышку в судорожно сжавшуюся жопу, и от истошных криков подвергаемого пытке ребёнка только ещё больше входит в раж.
– Плачь, моя девочка, плачь и кричи себе на здоровье сколько душе угодно, этого в любом случае никто не услышит. Тебе, моя бедная, моя милая, больно?
С этими словами он опять проводит стремительную атаку и до предела вгоняет свой стержень в детскую жопку. Мали ревмя ревёт, скулит и воет, и не сразу замечает, что для вытья и рёва у неё давно уже нет оснований, потому что происходящее с ней больше не доставляет ей боли. Ещё немножко потягивает, однако уверенно и беспрепятственно двигающийся хуй приятно массирует с обратной стороны её пиздёнку. Мали всё ещё продолжает кричать, потому что так замечательно вошла в роль, но о боли больше и речи быть не может. И пальцы Мали снова отыскивают секель, и, когда она его касается, тело её сотрясает такой вихрь наслаждения, какого она никогда ещё не испытывала. Крики мало-помалу переходят в глубокие вздохи, и её задница начинает бессознательно отвечать на удары и даже подаваться навстречу ебущему стержню. От восхищения Мали закрывает глаза. Вот сейчас… сейчас… у неё намокнет. Ещё несколько толчков… только один ещё… и ещё один… ах… и сейчас…
– Что ж ты не кричишь больше? – с трудом переводя дыхание, спрашивает молодой человек и продолжает наносить удары в конвульсивно подрагивающую сраку. – Ты, маленькая потаскушка, уже, похоже, вошла во вкус? Что, хорошо в жопу ебаться, не правда ли?
– Хорошо… – скулит в ответ Мали тонким голоском, и тут хозяин её задницы наносит рукой такой удар по ягодицам, что у неё чуть хребет не ломается, и она громко взвывает от боли. Он что есть силы лупит девчонку снова и снова, крепко сжимая другой рукой, а Мали мычит и голосит, она отчаянно сопротивляется.
– Мамочка, мама, он заебёт меня до смерти!..
В эту секунду он выбрызгивает длинный, нескончаемый поток спермы. Мали ощущает, как спускающий стержень колотится в прямой кишке, и сразу же вслед за тем чувствует нежно целующие губы на своей растерзанной заднице.
– Мама… – ещё раз жалобно взвизгивает она и затем, проникшись чувством освобождения, сникает в цепко стискивающих её руках, она чувствует мощную волну оргазма, которая прокатывается по ней и точно по волшебству утоляет всякую боль. Конвульсия проникает до кончиков пальцев на ногах, и когда он извлекает стержень из жопы, Мали вдруг ощущает в себе великую пустоту. Она в изнеможении вытягивается на диване, тогда как мужчина, даже имени которого она не знает, обмывает свой хуй в биде. Ещё совершенно оглушённая, лежит девочка на диване и думает о том, что в случае, если бы он разорвал ей зад или, как он грозился, вышвырнул бы в переднюю на потребу слугам, она даже не знала бы, как зовут её убийцу. Кратко и скупо отразилось бы это событие на последней странице газеты. Лишь одна небольшая заметка. Какое значение имеет судьба какой-то озорной девчонки для господ из высшего общества, да ровным счётом никакого, и ещё раз никакого. Она – только тело, в дыры которого можно выплеснуть похоть, тело, которое служит лишь для удовольствий. Растерзать, насилуя, такого ребёнка, ибо только с детьми эти господа столь остро ощущают свою извращённую страсть, затем тайно избавиться от него и в оправдание говорить, что он, истощённый недоеданием, всё равно был-де уже не жилец. Такова обычная практика. Какой-нибудь верный врач записывает затем в свидетельстве о смерти какую-нибудь безобидную причину, формальное освидетельствование проводится хорошо знакомым полицейским врачом, и вопрос на этом исчерпан. Ребёнка после этого зарывают в землю, а для тылового обеспечения всегда используется какая-нибудь женщина вроде Веверки…
