Я не искала любовь (ЛП) - Джусти Амабиле

Полагаю, — это благодаря Арону. То, что он всё знает и не смотрит на меня, как на какое-то неприглядное существо, совершившее ужасные проступки, придаёт мне смелости. Я глупая, знаю, и не менее хрупкая, чем раньше, но я верю, что его дружба — это трамплин, благодаря которому я могу нырнуть в жизнь, чтобы восстановить и мою дружбу. Понемногу за раз.

Пока размышляю, оставить ли пиджак расстёгнутым, посмеиваясь над собой, ведь застёгнутый или нет, он всё равно остаётся дешёвой одеждой на манекене-калеке, я слышу трель сообщения на своём мобильном телефоне.

Номер Арона.

Сердце замирает и пробивает потолок дома.

Жду тебя снаружи. Поедем к Мелинде вместе.

Мой разум одновременно фиксирует слишком много вещей. Слишком много всего. Я не могу дышать. Боже мой, он снаружи. Он заехал за мной. Он всё ещё обращается на «ты», словно такая объединяющая нас близость — это установленный факт. Арон ждёт меня. И он называет помощника прокурора по имени. Ладно, по крайней мере, с ней он переспал.

Когда Натан замечает на дороге машину Арона, то одобрительно свистит.

— Ни один адвокат, дитя моё, не станет делать это ради своего клиента, поверь мне.

— Пока что я его единственный клиент. Он в творческом отпуске и занимается только моим делом, — объясняю я, но сердце не собирается успокаиваться. — Может, у него было свободное время?

— Дай мне поговорить с ним две минуты, и уверяю, я пойму, если…

— Нет! — протестую я. — Спасибо за отеческую тревогу, но в этом нет необходимости. И чтобы ты понимал, что я имею в виду, когда будет время, найди в интернете Лилиан Пэрриш и посмотри на её фотографии. Венера Боттичелли, переплетённая с Шарлиз Терон, всегда будет для любого недостижимой соперницей. После того как увидишь её, скажи мне, веришь ли ещё в разогретый суп.

— Красота — это ещё не всё. Но ты должна сама это понять. И в любом случае я считаю тебя маленькой жемчужиной.

— Да, из дешёвой бижутерии, — с иронией говорю я за мгновение перед тем, как выйти с бабочками в животе и сердцем, умоляющим мою душу сбавить темп, иначе оно рассыплется на осколки.

***

Арон такой серьёзный, что меня охватывает трепет. Я почти жалею, что он заехал за мной. Похоже, он сделал это по необходимости, и ему неприятно находиться рядом. Часть меня хочет вжаться в роскошное сиденье из чёрной кожи, а другая часть — ударить Арона.

Но внезапно я снова начинаю его любить.

— Я сержусь не на тебя, Джейн, — говорит он, словно уловив мой дискомфорт из-за своего плохого настроения. — Просто… У меня многое на уме.

— Мне… мне очень жаль. Ты не должен был меня забирать. Я бы доехала на метро.

Он на мгновение замолкает, а потом сердито бормочет:

— Боюсь, этот придурок следит за тобой.

Я сглатываю, и это похоже на глотание камня. Одно дело — впечатление, другое — получить подтверждение от человека, который уж точно не провидец.

— Как… откуда ты знаешь? — спрашиваю его и одновременно задаю себе миллион других вопросов. Причина его хмурого настроения в этом? Не думаю, что такое возможно. Арон не может дуться из-за меня. Наверняка произошло что-то другое.

— Я встретил его пару ночей назад. Кажется, я сломал ему зуб.

От шока у меня открывается рот.

— Ч… что?

— Мне не следовало этого делать, но мудаков, которые мешают мне, когда занимаюсь своими делами, я не выношу. А потом я немного выпил.

Арон рассказывает мне очень короткую историю, которая включает в себя как он только что предложил коктейль девушке в баре, не знаю какого клуба, к нему подошёл «мудак» и спровоцировал. Произошла потасовка с Джеймсом, который тут же упал на пол.

Должно быть, я действительно схожу с ума, потому что из всего сказанного Ароном, вместо того, чтобы зациклиться на словах Джеймса и опасности, которую они представляют, именно упоминание о девушке, для которой Арон покупал выпивку, вонзается в мою плоть, как очередь из автомата. А осознание, что речь идёт о том же вечере, когда он заходил ко мне домой, заставляет себя почувствовать грустной и опустошённой.

Неужели он ушёл подцепить какую-то случайную цыпочку в ночном клубе?

«Но он ударил Джеймса. Он сделал это ради тебя. Он защищал тебя!»

Нет. Арон просто был раздражён, потому как не выносит, когда к нему пристают придурки, пока он занимается своими делами. Особенно, я полагаю, если его дела совпадают с интересами красивой девушки, которой можно купить выпивку и сразу после этого закончить вечер. Уж точно не собирать попкорн с пола.

Я мрачнею, молчу, смотрю в окно. Удары сердца перестают быть признаком эйфории и становятся следствием опустошения.

Арон тоже молчит. Краем глаза и частично в отражении в стекле я вижу его: рука вытянута на руль, светлые волосы зачёсаны назад, воротник серого пиджака, галстук, ноги обтянуты брюками дорогого костюма, сшитого на заказ. Его пряный парфюм приятно наполняет салон и вместе с тишиной располагает к беспрерывным размышлениям.

Его.

Мои.

Как бы мне хотелось, чтобы он рассказал о себе, как это сделала я. Знаю, этого никогда не случится, а если бы и случилось, я бы, наверное, пожалела, что загадала такое желание. Потому что он почти наверняка рассказал бы мне о Лилиан и обо всех женщинах, которые не являются ею и которых ему недостаточно.

И вдруг ни с того ни с сего, Арон спрашивает меня:

— А у тебя нет подруги, к которой ты могла бы переехать на время?

— Нет, — сухо отвечаю я. — Мои соседи мои друзья.

— Но ещё они пожилые люди, и в любом случае вы не живёте вместе. Этот придурок — психопат.

— Я могу сама о себе позаботиться, я делаю это всю жизнь.

— Если бы можно было позаботиться о себе и не убивать кого-то другого, было бы лучше.

Его замечание, высказанное грубым тоном, задевает меня настолько, что на мгновение становится трудно дышать. У меня почти возникает искушение открыть дверь и выйти из машины на ходу, как уже делала раньше. Может быть, он вспомнил об этом, а может, я повторяю тот жест — незаметно наклоняюсь вправо, совсем немного отстранюсь от него, символически ухожу от его слов. Арон убирает руку с руля и хватает мою.

Продолжая вести машину, он поворачивается ко мне.

— Извини меня, Джейн. Я продолжаю грубо себя вести. Не обращай внимания на мои слова, — моё напряжение хоть немного, но спадает. — Я не считаю тебя убийцей, ты знаешь, только отчаянным и смелым существом, которое защищалось единственным возможным способом. Я просто не хочу, чтобы ты была вынуждена повторить этот опыт. Поэтому мы должны найти решение, которое на какое-то время тебя обезопасит.

— Нет.

Он продолжает смотреть на меня недоумевая.

— Я никогда не получал столько «нет», как от тебя.

— Моя безопасность не твоя забота. Пожалуйста, не беспокойся об этом больше.

— Я не могу.

— Почему?

Мы приехали на Манхэттен и, похоже, направляемся в сторону зарезервированной парковки рядом со зданием суда. Арон плавно переключает передачу, и его последние слова совпадают с прибытием к месту назначения.

— Потому что несмотря на то, что ты сделала, ты самый невинный человек, которого я когда-либо встречал. Невозможно знать тебя и не хотеть тебе помочь. Только психопат может желать тебе зла. А я хоть и бываю иногда настоящей сволочью, но я не психопат. Я не хотел заниматься твоим делом, оно было навязано мне, но теперь я намерен докопаться до сути. А докопаться до сути означает также предотвратить изнасилование Джеймсом или то, что тебе придётся убить его, чтобы защитить себя. И в первом, и во втором случае больше всего пострадала бы ты, а я не настолько близок к аду, чтобы желать подобного.

***

Мелинда Грей — авторитетная, но не авторитарная сорокалетняя женщина. Она уверенно приветствует Арона, и у меня нет сомнений — в прошлом они были вместе. Она ясно даёт понять, что добиться справедливости будет нелегко, но обещает, что это не будет невозможным.

Объясняет мне, что по новому закону (очень строгому в отношении сексуальных преступлений), жертва насилия не обязана доказывать, что не давала согласия, а вот агрессор должен доказать, что его получил. И то, что я ударила его степлером по пенису, причинив очевидные повреждения, — явный признак того, что согласия не было. Конечно, есть риск, что эта деталь будет использована против меня, но верно и то, что если я нанесла ему травму там, значит, он был голый, и я не получала удовольствия от происходящего.