Эмма Марс - Спальня, в которой ты, он и я
Вход в гостиницу с улицы Пигаль был окутан тайной. Никакой яркой вывески, никакого привлекающего внимание козырька над входом или помпезного подъезда с выступающим портиком. Только небольшая хромированная табличка с названием заведения могла привлечь внимание прохожего:
Отель де Шарм
Номера в индивидуальном стиле
Сдаются на час
Заинтригована, взбудоражена? Или раздражена?
Я вошла в холл. Не первый раз в своей жизни, но почему-то волновалась, как школьница накануне выпускного бала. Или девушка перед первым свиданием. Я сделала глубокий вдох, чтобы избавиться от этого странного чувства и не дать воли охватившим меня эмоциям. За стойкой возвышался большой лысый человек в ливрее портье, я улыбнулась ему.
– Добрый вечер, месье Жак.
Он поднял на меня голубые навыкате глаза и тут же узнал, дружелюбно улыбнувшись в ответ.
– Добрый вечер, мадемуазель. Вы хотите снять номер?
– Пожалуй, нет… У меня уже есть ключ.
Я достала из кармана твердый пластиковый прямоугольник и протянула ему. Он нисколько не удивился, просто взял протянутую магнитную карту.
– Понятно. Если я правильно понял, вам его передали?
– Значит, не вы послали этот ключ… – сказала я вполголоса, сделав заключение, важное для меня самой.
– Нет, не я. Обычно клиенты сдают мне его в конце, но никто им не запрещает оставить ключ себе и распоряжаться им по своему усмотрению.
– Понятно. Но можете ли вы сказать, к какому номеру он подходит?
– Да, разумеется.
Он провел пластиковой картой вдоль черного корпуса аппарата для считки информации и уставился выпученными глазами на экран монитора, вмонтированного в его конторку.
– Странно, – сказал он в изумлении.
– Что такое?
– Да ничего… На карте нет никакой информации, но тем не менее…
– Тем не менее что?
– Магнитная лента активирована, похоже, ключом еще не пользовались.
– Так что можно сделать?
Опоздала. Надоела. Или пришла раньше времени?
– К сожалению, могу предложить лишь одно решение: надо попробовать открыть этим ключом уже снятые номера. У нас их сейчас… одиннадцать, на четырех из пяти этажей.
Каждая секунда, отделяющая меня от разгадки тайны, тяжким грузом ложилась на сердце, умножая чувство вины, не покидающее меня с тех пор, как я выбежала из особняка Дюшенуа. Я не должна была делать этого из-за Дэвида… но именно ради него я обязана пойти на этот шаг. И ради нас обоих. Я не видела другого доступного выхода из сложившейся ситуации. Надо покончить с этим сегодня вечером. Раз и навсегда. Даже если придется оказаться с Луи наедине в одном из номеров «Отеля де Шарм».
– Постойте…
Мне пришла мысль показать портье старый ключ с зазубринами. Я достала его из конверта серебристого цвета:
– Вам это о чем-нибудь говорит?
Предмет его позабавил и только. Он снисходительно улыбнулся:
– Нет, к сожалению. Мы не используем такую древность уже лет двадцать.
– Черт!
Тогда, уже безо всякой надежды на удачу, я достала из конверта записочку на розовой бумаге.
– А это?
Дорогая Зэль,
Сегодня вечером, в десять часов.
Не опаздывайте!
Не берите с собой мобильный телефон.
Вот тогда он широко улыбнулся и, повернувшись ко мне, сказал то, что вновь вселило в меня надежду:
– Тот, кто прислал вам эту записку, Эль, очень хорошо знаком с домом.
Насколько я помню, Жак впервые обратился ко мне, употребив уменьшительное имя. Откуда он мог его знать? Наверное, один из клиентов поделился с ним по секрету.
– Что вы хотите этим сказать? – настаивала я.
– «Зэль» – не ошибка в вашем имени, как вы могли подумать. Это фамилия одной из наших самых знаменитых персон, известной обольстительницы, именем которой назван один из номеров.
– Понятно, но какой именно персоны?
– Нет никаких сомнений, что это – Маргарета Гертруда Зэль.
– Кто-кто?
Я напрасно перерыла в памяти все, что знала.
– Мата Хари, если хотите.
Да, так было понятнее.
– На пятом этаже, – сказал он, предугадав мой вопрос. – Первая дверь направо от лифта. Исиам вас проводит.
Исиам? Никогда раньше не слышала этого экзотического имени. Обычно в «Отеле де Шарм», как раньше, так и теперь, на каждом этаже дежурил коридорный. Смуглый юноша с открытой, располагающей улыбкой, который встретил меня на пятом этаже, был родом, скорее всего, из Пакистана или Шри-Ланки. У него оказались такие длинные бархатистые ресницы, оттеняющие взгляд и придающие ему мягкое очарование, что можно было подумать, они накладные.
Как только я вышла из кабины лифта, он галантно поинтересовался, в какую комнату меня проводить, и дошел со мной почти до самой двери глубокого красного цвета, безо всякой таблички. Тут, не настаивая на чаевых, Исиам просто поинтересовался:
– Вам нужно что-нибудь еще, мадемуазель?
– Мм, нет.
Ничего мне не нужно, подумала я, разве что помочь прикончить типа, который ждет меня за этой дверью. Как бы мне хотелось понять, что происходит, взглянув на ситуацию со стороны, может быть, даже с некоторой долей иронии. Но в тот момент я представляла собой комок нервов, напряженных до предела, готовых лопнуть от малейшего шума, от случайной игры света и тени, от карминово-красной обивки двери, за которой, как мне казалось, собраны самые ужасные страхи из моих детских кошмаров.
Исиам оставил меня одну, и я, сделав глубокий вдох, чтобы взять себя в руки, решилась наконец провести магнитным ключом по электронному замку. Ключ подошел, о чем свидетельствовал автоматический писк, механическая щеколда щелкнула, и мне осталось только повернуть ручку и сделать шаг навстречу своей судьбе.
Ошеломленная, завороженная, сбитая с толку.
Комната поражала своим великолепием. Стиль Бэль Эпок чувствовался в убранстве повсюду и напомнил мне одну фотографию начала века, где в помещении, оформленном по-восточному, тут и там располагались ценные блестящие вещицы, как разные ненужные безделушки на барахолке Сент-Уэн. Стены украшали обои с цветочными мотивами, среди цветов и зелени ползали, скакали и летали занятые своими делами разнообразные насекомые. Шкаф, консоль и комод были сделаны из трех пород ценного дерева, но каких именно, я не знала. Однако лучше всего эпоху, в которой я оказалась, отражали многочисленные ценные безделушки: украшенные орнаментом лампы Эмиля Галле из разноцветного стекла, а также бронзовые статуэтки, в большинстве своем изображающие сатиров, сладострастно, в чувственных позах, приникших к обнаженным девам. Центральным предметом декора в комнате была высокая ширма из сандалового дерева, выполненная из резных деревянных панелей.
