Эммануэль Арсан - Ванесса
— Когда я буду жениться на своей дочери, мы устроим такой же праздник.
Он наклонился к девушке:
— Верно, Ванесса?
Прежде чем Вана успела ответить, Селим выпрямился и широким жестом попрощался с сидящими:
— Спокойной ночи, друзья!
С этими словами он не спеша направился к своей машине.
Вернувшись в гостиницу, Гвидо решил задать девушке вопрос об отце, но не знал, как это сделать, чтобы не обидеть ее. Наконец он решился:
— Твой отец говорил о свадьбе с дочерью так, словно Кхалед только что женился на своей. Это вторая ошибка подобного рода за сегодняшний вечер.
— Это не ошибка.
— Что? — изумленно протянул Гвидо. — Разве Таха не сын Кхаледа? Вана холодно посмотрела на него:
— Таха и Илитис — дети Кхаледа. Илитис — сестра Тахи.
Глава четвертая
ОБОСОБЛЕННОСТЬ ВАРВАРОВ
Весь следующий месяц Гвидо был невероятно деятельным. Он рано вставал и начинал колесить по городу без всякого плана, на каждом перекрестке решая заново, пойти направо или налево. Но ни разу не прошел он дважды по одной улице и ни разу не посетил дважды одних и тех же людей. Первую неделю Вана после долгих уговоров согласилась сопровождать его и переводить, но потом извинилась и отказалась наотрез. Его бесконечные и довольно бестолковые визиты и разговоры стали раздражать девушку. Она напомнила Гвидо, что ее профессия — копаться в земле, а не в чужих душах и она не задавалась целью посетить все лачуги Сиваха.
Итальянец быстро сориентировался и пригласил на «вакантное место» Мехди Яссерита. Тот, казалось, только и ждал предложения, к тому же имел неограниченный запас свободного времени. То ли его каникулы оказались бесконечными, то ли начальство невероятно уступчивым, но Мехди ни разу не заикнулся о том, что ему пора переступить пыльный порог министерства просвещения.
Привязанность учителя к своему новому другу ни в коей мере не удерживала Гвидо от пренебрежительных замечаний, насмешек и издевок. Гвидо именовал его старым педерастом, провинциальным извращением и представителем пятой колонны платонистов.
Итальянец фактически не нуждался в помощи учителя. Он имел в запасе более тридцати самых ходовых фраз местного диалекта и прекрасно справлялся без переводчика. Возможно, Гвидо обладал особым даром общения и тем покорил жителей городка. А может, они всегда встречали людей так душевно. Во всяком случае, в каждом доме Гвидо ждал радушный прием.
Вскоре он отложил фотоаппарат, с помощью которого надеялся установить контакт с населением.
Ему больше не нужно было разыгрывать туриста, чтобы добиться приглашения в чью-нибудь семью. При его появлении старики начинали улыбаться, а малыши кидались на шею.
Гвидо больше интересовали дети, чем старики, и мужчины, чем женщины.
Иногда, чтобы проверить какие-то свои предположения, он проводил простенькие эксперименты. Детям предлагались на выбор два стеклянных стакана — один маленький, заполненный конфетами доверху, другой большой, в котором сладости едва покрывали дно. Двухлетки безошибочно тянулись к маленькому. Но четырех-пятилетние с настойчивостью дебилов выбирали большой. В остальном они ничем не отличались от других детей: во время так называемого «интервью» потели, заикались и теряли нервные клетки миллионами.
Со взрослыми дело шло хуже. Однако и тут можно было поживиться. Поразительно долго и откровенно они могли говорить о женах, домах, семейных делах, тайных желаниях, развлечениях, сексуальных склонностях, своих личных пороках и добродетелях, мелких грешках и любовных похождениях как в самом Сивахе, так и в округе. Они не уставали рассказывать о деловых встречах, финансовом положении, об отношениях с местным и приезжим начальством, о долге перед обществом, взглядах на экономику и государственную политику, на законы, юристов и полицию.
Наговорившись с горожанами, Гвидо отправлялся в «деревню», то есть в часть оазиса, не подвергшуюся урбанизации. Там он проводил целый день среди кочевников, окруженный ватагой детворы и стариками.
Так же, как и в городе, он задавал сначала вопросы, далекие от его истинной цели. Потом начинал говорить сам и невольно увлекал остальных разговором об отцах и дедах, об обычаях и традициях, о предрассудках и суевериях, незаметно переходил к надеждам и чаяниям молодых. Спрашивал о вкусах и пристрастиях.
Скажем, едят ли они корнеплоды и насекомых, неизвестных в других странах? Нет. Пьют ли жители Сиваха какие-либо особые напитки? Нет. Может, они едят землю? После этого вопроса все, включая Гвидо, хохотали. Иногда он часами сидел, скрестив ноги, в кругу стариков, прислушиваясь к беседе или разделяя их молчаливую задумчивость. Гвидо не уставал и не тяготился таким общением. Он даже радовался ему. А Мехди, глядя на приятеля, тоже был счастлив.
Итальянца неизменно поражала и приводила в восторг одна особенность: вторжение чужака, фактически вмешательство в жизнь племени, никого не удивляло, не смущало и не раздражало. Если бы Гвидо попытался осуществить свой план где-нибудь в Меланезии или среди пигмеев, он очутился бы за решеткой или в психушке, а вероятнее всего — в больнице с перебитым носом и синяками.
Здесь его, правда, встречали без особого дружелюбия, не проявляя порою даже элементарного гостеприимства. Итальянец стал как бы частью их повседневной жизни, и его принимали покорно, как жару и ветер, день и ночь, трахому и детскую смертность.
Проведя некоторое время с племенем, Гвидо и Мехди решились на дальнейшие шаги. Они отправились к соседним оазисам. На востоке они были малы, и больше трех дней на ознакомление не понадобилось. Знакомство с северными племенами не дало ничего нового. Западные, расположившиеся в оазисах вдоль ливийской границы, не были склонны к приему гостей. Скорее даже наоборот.
Путешественники с трудом отбыли там намеченный минимум дней, после чего Гвидо решил, что этот дикий народ ничем не напоминает сивахцев, и они покинули негостеприимный край. Но итальянец не успокоился. Он продолжают куда-то ходить и ездить, с кем-то знакомиться. Ему как будто не требовалось времени на путевые записи. Все увиденное и услышанное автоматически сортировалось на группы, виды, типы и укладывалось в нужные клеточки мозга.
И, как ни странно, по мере увеличения объема информации, число заполненных клеток уменьшалось. Одна за другой исчезали первоначальные категории, уничтожались подгруппы, пересматривалось содержание групп, пока не выстроилась, подобно нитке жемчуга, единая цепочка фактов.
Что их объединяло? Исследователь пока хранил это в тайне. Мехди, со своей стороны, и не пытался ознакомиться с умозаключениями Гвидо. Если мужчины иногда и говорили откровенно, то только о сексе. Оба соглашались, что на эту тему можно говорить бесконечно, и оба имели некоторый опыт. Им не мешало даже то, что их эротические склонности были совершенно различны.
