Вивьен Уэстлейк - Маркиз на Рождество (ЛП)
Повсюду была кровь. Она насквозь пропитала их одежду и залила землю, окрасив снег розовым цветом. И только в момент, когда ее герой шевельнулся и с громким стоном распластался на спине, она поняла, что застрелен не он, а вор, в груди которого зияла багрово-черная дыра.
К ее горлу подкатила желчь. Она отвернулась и зажала ладонью рот, борясь с тошнотой. Несколько секунд постояла, опершись о колени, потом перевела дыхание и, взяв себя в руки, выпрямилась. В конце концов, ей случалось видеть вещи похуже — на войне, которую она прошла вместе с мужем, упокой Господь его душу.
— Сэр! — окликнула она своего спасителя. — Сэр, вы можете двигаться?
Вместо ответа он застонал.
— Я отвезу вас к себе домой. У вас получится встать?
— Проклятье.
Вайолет пропустила ругательство мимо ушей. Постанывая, он попытался подняться. Вид у него был почти такой же жуткий, как у лежащего рядом мертвеца: грудь залита кровью, на голове здоровенная рана. Было сложно сказать, насколько сильно он пострадал, ведь она не знала, сколько крови потерял он сам, а сколько — нападавший.
Очень осторожно она взяла джентльмена под руку и сделала попытку его поднять. Делать это было ненамного легче, чем тащить под уздцы упирающуюся лошадь, и она оступилась, когда он снова начал заваливаться на спину. Кое-как она успела подхватить его, прежде чем он ударился о мерзлую землю.
— Мне нужна ваша помощь, иначе нам никак не усадить вас в экипаж.
— Оставьте меня. — Его речь едва можно было разобрать.
Должно быть, он бредит. Не думает же он, что она способна бросить его на обочине дороги после того, как он спас ей жизнь?
— Ну уж нет. Я вас здесь не оставлю. — Вайолет легонько похлопала его по щекам. — Солдат, на этом поле брани ты не умрешь. Ей-богу, вспомни о долге и встань, — произнесла она по старой привычке.
Всплывшие в памяти слова из прошлого, кажется, подействовали, ибо он тяжело на нее оперся и, собравшись с силами, встал. Вдвоем они заковыляли к двуколке. На дороге наконец-то показался ее возница. Увидев, что она ведет окровавленного, избитого джентльмена, он вытаращил глаза.
— Миледи!
— Хинкли, помоги!
Возница поспешил ей на помощь, приняв на себя вес джентльмена, пока они волокли его к экипажу.
— Какого черта здесь произошло?
Вайолет бросила на него укоризненный взгляд, но отчитывать за брань не стала. Сегодня и впрямь не день, а черт знает что.
— Прошу прощения, мэм.
Вдвоем они разместили джентльмена на сиденье и удостоверились, что он в сознании.
— Как только доберемся до дома, сразу иди за доктором Литтлтоном.
— Хорошо, миледи.
Вайолет взглянула на джентльмена, имени которого до сих пор не знала, и помолилась о том, чтобы он пережил эту ночь. И крепко стиснула его ладонь, боясь, что он в любое мгновение может отойти.
Он переживал слишком сильную боль, чтобы говорить, поэтому в дороге она обращалась к нему только по необходимости, но продолжала сжимать его руку, и биение его пульса убеждало ее, что он еще жив — по крайней мере, пока.
* * *
На полпути в Йоркшир Кит наткнулся на разбойников, которые угрожали какой-то даме. Одного ему удалось подстрелить, но пока он перезаряжал пистолет, второй угнал ее двуколку.
Никогда за всю свою жизнь он не встречал женщину, подобную этой. Она дралась с вором, вооруженная всего лишь плетеной корзиной, а потом вытолкнула его из движущегося экипажа. Ее одежда, речь, ухоженные лошади — все говорило о том, что она леди, но эта женщина была ничуть не похожа на тех кротких и стеснительных мисс, которые увивались за ним в городе. В конечном итоге эти девицы спасались от него бегством — потому что он не был джентльменом.
Он боксировал, играл в азартные игры и водил компанию с куртизанками. Он был не просто беспринципным повесой, а гораздо хуже. И все же он не смог смириться с мыслью, что какие-то негодяи ограбят и изнасилуют на дороге беззащитную женщину. Им нужны были деньги, но разве они отпустили бы такую красавицу, не обесчестив?
И он бросился ее спасать.
Дело кончилось тем, что он сошелся с вором в драке. Они боролись в снегу, лягая, круша и избивая друг друга. Противник был мелким, но жилистым, и кулаки у него были увесистые.
Кит выпустил наружу кипящую внутри ярость. Ярость против несправедливости жизни, против собственной семьи, против этого идиота, посмевшего напасть на леди.
Телесная боль не имела значения, хотя он не сомневался, что после драки сплошь будет покрыт синяками. Как не имело значения то, что его противостояние семье было напрасным. Важным в этот момент было одно: то, что он мог действовать по своему выбору. Быть самим собой, драться и защищать эту женщину от участи, которую она не должна познать.
Кит врезал противнику в челюсть, не обращая внимания, что тот ногтями раздирает ему кожу на шее. Потом навалился на него всем весом, и они вновь покатились по земле.
Казалось, они дерутся несколько часов, хотя прошли считанные минуты. Кит понял, что должен каким-то образом добраться до пистолета, иначе схватка будет продолжаться до тех пор, пока один из них не потеряет сознание.
Неожиданно противник ослабил одну руку, позволив Киту потянуться к отлетевшему в сторону пистолету. Мышцы обожгло болью, пока он старался как можно дальше вывернуть руку. До рукояти оставалось совсем чуть-чуть. Он наклонился влево, а его враг — вправо.
Кто успеет первым?
Пальцы Кита задели пистолет, и вдруг женщина закричала. Вор привстал с камнем в руках. Кит выстрелил, и в тот же миг камень обрушился ему на голову. Его ослепила жгучая боль. Череп словно раскололся на части.
Его противник упал навзничь, а Кит перекатился на бок, сжимаясь в комок от мучительной боли. Сквозь оглушительный звон в ушах он расслышал голос женщины. Она хотела, чтобы он встал.
— Проклятье. — Грудь горела огнем. Наверное, в него отрикошетил осколок пули, а может сломалось ребро. Женщина пыталась поднять его, словно не понимая, что ей не хватит сил, чтобы нести его на себе. Смутно он уловил аромат лаванды, исходящий от ее густых черных волос, растрепавшихся во время погони.
К нему мягко прижалось ее теплое тело. Какая ирония — она так близко, а он в совершенно беспомощном состоянии.
Держась из последних сил, он пошел к ее экипажу и рухнул бы наземь, если бы на помощь не подоспел ее возница.
Он мог издавать только бессвязные стоны, пока боль накатывала волнами снова и снова. Иисусе, что за поганый день. И, судя по всему, дальше будет еще хуже.
