Жрица Анубиса (СИ) - Хохлова Жанна
— Из тебя выйдет самая лучшая жрица, — с грустной улыбкой произнёс Камазу и, спохватившись, замолк.
— Жрица и жена Анубиса, — поправила его девочка.
Мужчина покачал головой: та никак не могла выкинуть бредни своей умершей матери из памяти. Хотя он, наверное, был строг к дочери: кто сказал, что мечтать вредно?
— Да, великая Инпут, — с горькой усмешкой согласился он.
Лестницу и дальнейший путь ярко осветил луч света, зеркалами отражаемый вглубь пирамиды. Инпут нашла ладонь отца и непроизвольно сжала её. Мужчина улыбнулся, и они продолжили путь вниз, постепенно углубляясь в коридоры, в ответвлениях которых, как в помещениях, лежали умершие в погребальных саванах или в натриевых ваннах, готовые к наполнению ароматными травами и смолами тела.
Сделав пару поворотов, они оказались в рабочей комнате, как называл её отец, и поклонились лежащему на возвышении умершему великому царю. Он уже был готов к странствованию в вечности. Прошло сорок дней с момента начавшихся манипуляций с телом, с подготовкой его к загробной жизни.
— Анубис будет ходатайствовать за него? — спросила Инпут шёпотом со священными нотами в голосе.
— Фараон был велик в битвах, но немилостив к своему народу, — Камазу поклонился умершему, повторила за ним и Инпут. — Впрочем, не нам судить, дочь, Анубис взвесит сердце фараона и решит.
— Хорошо, что он умер, — не сдержавшись, протараторила девочка злорадно. — Он запрещал других богов…
Камазу удручённо покачал головой, и дочь, покраснев, замолчала. Но распекать её за эти слова не стал, ведь в них была истина, о которой многие думали, но не решались сказать вслух, боясь расправ. Он, жрец Анубиса, всё ещё был жив благодаря умению «провожать» умерших в мир мёртвых, где их ждал Осирис.
Потом, прошептав священные слова, жрец подошёл к горшочкам с внутренностями, уже высохшими и пахнущими ароматными травами с примешивающимся лёгким душком разложения.
— Подержи, Инпут, — мужчина отдал подошедшей девочке горшок, и по её телу прошёл холодок, покрыв кожу мурашками: отец редко доверял ей участвовать в ритуалах и от того, что здесь совершалось, она почувствовала себя самой главной, способной на то, что было подвластно лишь богам.
— Да найдёт слова для защиты души милостивый Анубис, сочтёт сердце Великого Царя легковесным, богиня Маат откроет правду о человеке, а Осирис примет его в родные поля, где продлятся дни его жизни вечно, — проговорил тот слова молитвы, взяв в руки небольшой нож; когда он произнёс следующие слова, его голос сильно завибрировал: — Поставь канопу*** на место, Инпут.
Девочка развернулась к отцу спиной и поставила ёмкость на место слишком быстро для того, чтобы заметить, как Камазу занёс руку над ней.
— Отец? — непонимающе, испуганно выкрикнула девочка, взгляд отчаянно метнулся в сторону выхода. — За что?
— Прости, любимая Инпут, — он ещё раз повторил попытку, но нож в виде полумесяца вновь остановился в воздухе, повисая в отчаянии, из глаз отца брызнули слёзы, — я не смогу.
— Отец? — Инпут дрожала от сильного страха, поджимающего все внутренности в один огромный комок.
— Беги, Инпут, и никогда не возвращайся, — прошептал он, нож упал на камни, неприятно лязгнув, девочка остолбенела, разрываясь между любовью к отцу и животным ужасом перед смертью. — Беги, — гаркнул мужчина так, что она рванула с места.
Камазу хотел было облегчённо вздохнуть, как в комнату вошли двое мужчин, один из них держал в руках отчаянно сопротивляющуюся девочку. Камазу дёрнулся к дочери, но услышал гневное:
— Не смей, — остановил он того вытянутой рукой и показал на девочку. — Так и знал, что в главный момент ты не сможешь… — один из мужчин со шрамом на подбородке зло смотрел на Камазу. — Не знал, что великий жрец не умеет приносить жертвы, или твой презренный бог не просит себе такие подношения?
— Она всего лишь ребёнок, Косей, — с трудом проговорил тот, глотая слёзы.
— Идеальная жертва, которую невозможно не принять, чистая телом и душой, с даром… — начал было Косей.
— Её дар может послужить и следующему фараону, — резонно увещевал тот, пытаясь придумать хоть какой-то выход, хоть как-то договориться.
— Ты слишком непокорен, и дочь твоя, как ослица, сопротивляется, — проговорил другой, с трудом удерживая барахтающееся тело девочки в руках.
— Смилостивься, Косей, — прокричал Камазу и упал тому в ноги.
— Ты не понимаешь, о чём просишь, — проговорил тот, подходя ближе к жрецу и желая забрать нож из-под его ног.
Но мужчина в момент, когда Косей был беззащитен, неожиданно сделав выпад, напал на него.
— Я не позволю, я всё исправлю, — с придыханием шептал тот, вступая в борьбу с противником почти вдвое выше и моложе себя. — Нельзя обмануть богов, нельзя вернуть кого-то с того света.
— Не спорь, старик, — тот с лёгкостью отшвырнул от себя Камазу, и он, отлетев, впечатался головой в каменную стену, мгновенно притихнув.
— Отец, — выкрикнула Инпут, извернувшись юрким телом, укусила громилу за руку, которую он рефлекторно отдёрнул: этого хватило, чтобы девочка освободилась из хватки и выбежала из комнаты.
— Держи её, идиот, — гневно выкрикнул Косей, и мужчина выбежал, — поймай её и неси сюда, она нужна нам.
Девочка бежала вглубь пирамиды, не разбирая дороги. Она знала некрополь как свои пять пальцев, вопрос в том, знали ли это место так же хорошо преследователи. Инпут, не чувствуя под собой ног от страха и волнения, вбежала в тёмное помещение, используемое для складирования саркофагов.
— Она не могла далеко уйти, а из пирамиды больше нет выхода, — проговорил, слегка отдуваясь, тот, кого отец называл Косеем.
— Да здесь где-то эта коза, найду и, перед тем как зарезать, как следует всыплю, — ответил громила, задыхаясь от одышки.
Инпут закрыла рот, чтобы не вскрикнуть.
— Амон ждёт от нас девственной крови последовательницы Анубиса, Аменхотеп хотел уничтожить всех жрецов, кроме тех, кто служит богу Амон-Ра, первые не понимают, что Амон един — других не существует, — мужчины продолжили свой путь дальше.
Девочка всё ещё дрожала, когда помещение, в котором она пряталась, вдруг озарилось ярким светом. Хотелось закрыть глаза, но она не смогла. В комнате, среди бардака крышек саркофагов и прочих различных принадлежностей для ритуалов, она смогла разобрать две мужские фигуры и еле подавила в себе вскрик. Когда свет поубавился, она заметила, что их тела венчали головы волка и сокола.
— Гор и Анубис… — прошептала изумлённо Инпут, разрываясь между чувством восторга и ужаса.
— Ты рискнёшь и всё поставишь на ребёнка? — спросил тот, что с головой сокола, и указал на девочку, съёжившуюся от ужаса, волосы шевелились на затылке, язык мигом высох.
Голубые глаза волка посмотрели на неё, и она не смогла оторваться от них.
— Наши отцы слишком слепы, чтобы объединиться против угрозы, нависшей не только над ними, и не видят общей картины, уцепившись каждый за свой кусок царства, которое, возможно, совсем скоро падёт под натиском крепнущего нового бога: если Амон доберётся до Анха, не поздоровится всем, он уничтожит любого, кто хоть как-то будет мешать его власти, — убедительно произнёс тот, сверкнув сапфировым взглядом, тоже гипнотизируя Инпут.
Она не сразу поняла, как он бесшумно и незаметно для её зрения оказался рядом с ней, лишь только почувствовала власть и силу, исходящую от него.
— Готова ли ты, дева, послужить богам? — спросил тот, всё так же не отрываясь от её тёмных, как ночь, глаз.
— Твоя жрица я, о великий Анубис, — прошептала Инпут, обретая дар речи, — твоя воля для меня закон, но…
— Но? — раздражённый рык отразился в пространстве так, что застыла в жилах кровь.
— Но я хочу быть Богиней, — дерзко произнесла девочка, сильно покраснев и потупившись в пол, добавила полушёпотом, — и твоей женой…
Раздался смех Гора, отразившись мечущимся эхом по всем закоулкам пирамиды.
— Какова! — произнёс он, всё ещё посмеиваясь. — О, эта задача не из лёгких, нашего Анубиса многие желали захомутать, но даже у богинь это не вышло.