Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика

В груди потеплело — я была очень рада, что помню такие мелочи. Слова, образы. Но они странно возникали в голове. Словно из марева. Будто я лежала под водой, на дне чистого озера, и смотрела, что творится на суше. Вроде бы видела, но не могла разобрать деталей. А временами будто резко всплывала и вдруг различала все удивительно четко и ясно. Порой меня посещало странное чувство, словно что-то я вижу впервые. Знакомое и одновременно незнакомое, удивительное. Словно взгляд под другим углом. Как картофельная кожура в том сне. Я будто наяву видела бабушкины руки, пергаментную желтоватую шкурку, подсвеченную солнцем. Я тогда искренне удивлялась.

Я вновь посмотрела на Нордер-Галя. Он не сводил с меня глаз. Но его веки казались тяжелыми, словно каменными. Будто ему приходилось прилагать усилия, чтобы держать их открытыми. Я отчетливо видела зрачки. Не маленькие и не большие. Издалека они сливались, и глаза казались совсем человеческими. В них не плескалось безумие, к которому я почти привыкла. Я осмелела, сделала пару медленных шагов в его сторону.

Мне вдруг показалось, будто я часто видела его таким. Усталым и хмурым. Знала, что в такие моменты ему ничего не нужно, кроме пары бокалов вина и сносного ужина. Это был совсем другой Нордер-Галь. Такой же двуличный, как его птица. Но я должна приручить обоих, и сейчас момент был самым подходящим.

Я подошла к столу, коснулась столешницы кончиками пальцев. Казалось, он удивился — глаза кольнули привычной искрой, но тут же погасли. Я заметила, как дрогнули ноздри. Он мог искать наир, сколько влезет — я ясно чувствовала, что его не было. Нордер-Галь будто успокоился, обмяк в кресле. Мне показалось, он и сам был этому рад.

Я медленно обогнула стол, легко касаясь полированного дерева кончиком пальца, остановилась в одном шаге. Он жадно смотрел на меня, ощупывал тяжелым взглядом, но я точно знала, что он не сорвется. Эта уверенность сидела во мне прочным стержнем.

— Ты устал?

Он напрягся, даже немного подался вперед. Зрачки сузились, и мне на миг показалось, что я сглупила, просчиталась. Видно, замешательство отразилось на моем лице и будто успокоило его. Взгляд вновь потяжелел.

— Если ты скажешь, где графин, я налью тебе вина. Мне кажется, сейчас нужно именно это.

Он ответил не сразу. Смотрел на меня с нескрываемым недоумением:

— Ты не обязана это делать, я не приказывал. Есть Пруст.

Я даже улыбнулась:

— Почему бы это не сделать мне?

Он с трудом сглотнул, я видела, как ходит кадык. Он указал на узкий шкаф у противоположной стены:

— Там. Графин и бокалы.

Я кивнула и направилась к шкафу, понимая, что он следит за каждым моим движением. Я достала полный графин, широкий бокал красного стекла на массивной узорной ножке. Поставила на стол, налила. Так, как видела в ресторане. Подала своей рукой.

Нордер-Галь принял бокал, накрыв мои пальцы своими, непривычно холодными. Он не отрывал от меня взгляд. Наконец, позволил убрать руку:

— Налей и себе.

Я взяла еще один бокал и плеснула на самое дно один глоток. Кажется, ему это не понравилось.

— Еще.

Я покачала головой:

— Вино всегда вгоняет меня в сон. Я выпью попозже, если можно.

Зрачки сузились. Он поджал губы.

— Если ты надеешься сбежать, когда я напьюсь, то я разочарую тебя — я не напьюсь.

Я подняла голову:

— И я разочарую тебя — я не сбегу.

Между нашими взглядами будто затрещало электрическое поле, и меня словно обдало кипятком — на миг показалось, что пробудился наир. Нордер-Галь тоже напрягся. Но через пару мгновений стало понятно, что нам обоим лишь почудилось.

Говорила ли я правду? Сама не знала. Я понимала, что он станет искать меня, как никого и никогда. И найдет. Это безумие. И я не смогла бы даже ответить, попробую ли вновь, если представится такая возможность.  Я понимала, что освободить меня могли лишь две вещи: либо его добрая воля, либо его смерть. И если я надеюсь на первое — побег только все окончательно испортит.

Нордер-Галь, наконец, отхлебнул вина.

— Пруст за дверью. Скажи ему, чтобы принес ужин.

Я кивнула, сделала несколько шагов, но остановилась и повернулась:

— Я могу сделать это сама?

Он вновь насторожился:

— Зачем?

— Просто сделать несколько лишних шагов, размять ноги. Я заперта в четырех стенах. И… так я сделаю хоть что-то. Я схожу с ума от безделья.

Он искал подвох в каждом слове. Но, видно, не находил. Наконец, кивнул:

— Пруст проводит тебя.

Я улыбнулась:

— Спасибо.

Прусту уже зашили лицо. Я старалась не смотреть, но, все равно, то и дело скользила взглядом. Ювелирная работа — крошечные полупрозрачные скобки. Видно, болело. Я замечала, как он морщился при каждом шаге, когда по телу передавалось легкое колебание.

 В корабельных коридорах даже воздух казался другим. Мы бесконечно поворачивали и даже спустились по маленькой лесенке, но мне это все казалось желанным путешествием. Вскоре запахло едой, жареным мясом. Я почувствовала, как рот моментально наполнился слюной. Мы снова завернули, и я отшатнулась, едва не своротив чужой поднос. Я подняла голову и попятилась на шаг:

— Розали…

Розали охнула, увидев меня. Какое-то время стояла, замерев, пристально глядя в лицо, но будто опомнилась, опустила голову. Сделала шаг назад, словно опасалась, что ударю или вцеплюсь в волосы. Я украдкой посмотрела на Пруста — как некстати… У меня были вопросы к Розали, но я не решусь говорить при адъютанте Нордер-Галя. Да и она не скажет правду.

За спиной Розали виднелась открытая дверь, ведущая в кухню. Доносился шум воды, звон посуды.

— Пруст! — в проеме показалось взмыленное круглое лицо. — Как вас угораздило? Я уж слышал!

Пруст натянуто усмехнулся, но этот жест, по всей видимости, отозвался болью. Он тут же поморщился и шумно выдохнул, будто пытался заглушить неприятные ощущения. Направился в сторону кухни:

— Угораздило, Тагор. Асуран решил проверить меня на прочность.

Через плечо Розали я видела, как лицо повара вытянулось, во взгляде читалось недоумение. Он что-то отвечал, но я уже не вслушивалась.

Я заглянула в серые глаза Розали:

— Зачем ты это сделала?

Она поджала губы:

— Что?

Я чувствовала ее напряжение — она приготовилась обороняться. Сейчас она совсем не походила на ту Розали, которая плакала в лесу. Это воспоминание тут же всплыло из небытия.

—  Зачем выстрелила себе в ногу?

Я не стала спрашивать, как она себя чувствует. Если пришла за ужином, значит, все в порядке.

Она опустила голову еще ниже. Пальцы стиснули края подноса так, что побелели.

— Абир-Тан не простил бы мне. Что я… сама воспользовалась…— Она будто опомнилась, осеклась, с вызовом вскинула голову: — Он доверяет мне. Прости, каждый за себя.

Она хотела уйти, но я схватила за запястье:

— Почему Нордер-Галь говорит, что я стреляла в тебя?

— Так было нужно.

Я разжала пальцы, отстранилась. Большего я не добьюсь. Да и времени  не было. Судя по всему, Розали вывернула так, что инициатором побега оказалась я. И если бы события развивались иначе, это бы значило, что она попросту подставила меня. Ей нельзя доверять.

Я посмотрела в спину Розали. Она прихрамывала на своих каблуках. Идеальная гладкая шапочка черных волос колыхалась в такт неровным шагам. Наверное, я бы расплакалась от обиды. Тогда, раньше. До всего этого кошмара. Сейчас — чувствовала какое-то расчетливое сожаление. Словно просто вычеркнула имя в блокноте. Лишь чуть-чуть холодило в груди, будто упали несколько снежинок.

Когда я повернулась, Пруст уже выходил из дверей с подносом, полным тарелок, накрытых блестящими крышками. Я хотела забрать поднос, но он покачал головой и отдал только перед дверью каюты. Тогда я поняла почему — тяжело.

Я вошла, донесла до стола и, наконец, опустила, чувствуя облегчение. Эти несколько шагов от двери казались бесконечными, потому что я думала только о том, чтобы не уронить и не упасть. И все это время Нордер-Галь не сводил с меня пристального взгляда.  Он уже не казался таким уставшим, скорее, расслабленным. В графине прилично убавилось.