Анаис Нин - Генри и Джун
Я отвечаю:
— Но неужели ты не видишь, что Фреду не хватает страсти, впрочем, как и Франсу? А в тебе она есть!
Эта мысль возникла у меня, когда мы шли по бульвару; мне очень захотелось поцеловать человека, чья страсть, как лава, обрушивается на холодный мир интеллекта. Мне хочется пожертвовать жизнью, домом, безопасностью, творчеством ради того, чтобы жить с Генри, работать для него, стать ради него проституткой, да кем угодно, даже постоянно терпеть обиды.
Поздно ночью он рассказывает мне о книге, которую я еще не читала, — о «Холме грез» Артура Мейчена. Я забываю обо всем. Генри мягко говорит мне:
— Я говорю с тобой почти как отец.
В этот момент мне показалось, что я полуженщина-полудевочка. Я знаю, что глубоко во мне прячется ребенок, который любит, чтобы его удивляли, учили, руководили им. Когда я слушаю Генри, становлюсь маленькой девочкой, а он ведет себя, как отец. Навязчивые образы — эрудит, отец, и женщина — снова превращается в ребенка. Я вспоминаю то, что говорил мне Генри, например: «Я не обижу тебя, тебя — никогда». Вспоминаю его необычную нежность, желание защитить. Мне кажется, что меня предали. Поглощенная восхищением его работой, я превратилась в ребенка. Могу себе представить, как какой-нибудь другой мужчина говорит мне: «Я не могу заниматься с тобой любовью. Ты не женщина. Ты ребенок».
Я перестаю лелеять мечту об абсолютной чувственности. Потом впадаю в ярость, мне хочется господствовать, работать по-мужски, помогать Генри, опубликовать его книгу. Я теперь хочу гораздо большего: хочу сама заниматься любовью, хочу, чтобы трахали меня, хочу утвердиться как чувственная женщина. Однажды Генри сказал:
— Послушай, мне кажется, что у тебя могло бы быть десять любовников, и ты со всеми сумела бы справиться. Ты ненасытна.
Но уже на следующий день он говорит совсем обратное:
— Твоя чувственность неубедительна.
Он видит во мне ребенка!
Мне это ненавистно, слова его приводят меня в ярость. Я бегу прочь из Клиши и думаю, что уношу свой секрет с собой. Остается надежда, что Генри ничего не понял. Я боюсь его безжалостного, всепонимающего взгляда. Выскальзываю из постели и убегаю, пока он еще спит. Прихожу домой и засыпаю глубоким сном на несколько часов. Я должна убить в себе ребенка. Завтра я смогу встретиться с Генри, посмотреть ему в глаза и быть с ним женщиной.
Это могло остаться проходным, ничего не значащим эпизодом. Но теперь, благодаря психоанализу, оно приобретает гораздо большее значение. Психоанализ поселяет во мне странное ощущение: как будто я мастурбирую, вместо того чтобы заниматься сексом с партнером. Быть с Генри для меня значит жить, превратиться в поток, даже страдать. Мне не нравится находиться в обществе Алленди, не хочу, чтобы его сухие пальцы прикасались к тайнам моего тела.
Когда я слегка приоткрываю Эдуардо свой страх перед жестокостью, он отвечает мне весьма банально:
— Люди обычно используют слабости окружающих. Из них можно извлекать выгоду.
Я так и поступила. И все-таки я не вижу ничего хорошего в своем детском обожании, взрослого мужчины, в восхищении Джоном и Генри. В этом ничего и нет — только вмешательство в процесс созревания и отречение от собственной личности. Генри говорит:
— Как приятно смотреть на тебя спящую. Ты похожа на куклу, лежишь там, где тебя положили. Даже во сне ты занимаешь совсем мало места.
На меня сыплются вопросы Алленди:
— Что вы чувствовали, когда впервые решили поговорить со мной?
— Я чувствовала, что вы мне очень нужны, что я не хочу оставаться наедине с мыслями о собственной жизни.
— Вы любили своего отца преданно, почти чрезмерно, и вам была ненавистна сексуальная причина, по которой он оставил вас. Возможно, как раз это и рождает в вашей душе протест против секса. Это чувство осело в вашем подсознании в период отношений с Джоном. Вы заставили его в некотором роде кастрировать себя.
— Но почему же тогда я была так несчастна, почему была в таком отчаянии, когда это произошло, и почему любила его целых два года?
— Возможно, ваша любовь именно потому и усилилась.
— Но я стала презирать Джона за то, что ему не хватало импульсивной страсти.
— Это скрытая необходимость в доминирующем мужчине, который подавлял бы вас, одновременно являясь ниже вас. Вы действительно любили Джона, потому что он не подчинял вас себе, вы превосходили его в страстности.
— Нет, это не так, потому что сейчас я нашла мужчину, который полностью подчинил меня себе, и я несказанно счастлива.
Алленди задает вопросы о Генри. В итоге он подмечает, что я социально доминирую. Он также говорит, что я поставила себя в положение соперницы по отношению к женщине, которая заведомо окажется победительницей, и таким образом сама нарываюсь на страдания. Он понял, что я любила мужчин, которые были слабее меня, и страдала от этого. И что в то же время я ужасно боюсь боли, что заставляет меня иметь нескольких любовников, чтобы каждая связь служила убежищем, в котором можно спрятаться от другой. Я хочу любить сильного мужчину, но не могу этого сделать.
Алленди говорит, что у меня сильно развито чувство превосходства из-за физической хрупкости и почти детской фигуры. Мне всегда казалось, что мужчины любят только здоровых, полных женщин. Эдуардо рассказывал мне о толстушках кубинках. Внимание Хьюго впервые привлекла толстая девочка. Все всегда сетовали на мою худобу, а мама цитировала испанскую поговорку: «Мужчины не собаки — на кости не бросаются». Когда я собралась в Гавану, то сомневалась, смогу ли вообще кому-нибудь понравиться, потому что была слишком худа. Эти опасения никогда не оставляли меня и, естественно, усилились, когда Генри восхищался передо мной Наташиным телом, называя его богатым.
Алленди говорит:
— Знаете ли вы, что иногда чувство сексуального превосходства основано на осознании собственной миниатюрности?
Да, до восемнадцати или девятнадцати лет я была совершенно безразлична к сексу, тогда чувственность не пробудилась окончательно. Зато потом!
— А если бы я была фригидна, могла бы моя голова быть так же занята сексом, смогла бы я им заниматься вообще?
— Даже больше, чем сейчас.
Наступило молчание. Я думаю о том, что, несмотря на всю радость, которую подарил мне Генри, я еще ни разу не испытала настоящего оргазма. То, что со мной происходит, скорее можно назвать спазмами. Однажды я случайно испытала оргазм с Хьюго, но, возможно, это случилось, потому что он любит, когда я сдвигаю ноги, а Генри, напротив, просит раздвигать их как можно шире. Еще раз я испытала оргазм, когда занималась мастурбацией. Но обо всем об этом я не стану говорить Алленди.
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)