Эммануэль Арсан - Эммануэль. Верность как порок
Пэбб долго кивал головой, больше впечатленный лиричностью Эммануэль, чем убежденный ее расчетами.
Она опередила его возражения:
– Вы правы. В терминах строгой науки Гелиак μx не обозначает ровным счетом ничего. Но это допустимая поэзия, не так ли?
– Я в этом полностью уверен. Каждый раз, когда я буду слышать это название, мое сердце будет биться поэтическим биением. И этим я буду обязан нашей встрече.
Эммануэль была готова вскочить с дивана, на котором лежала, и обвить шею Пэбба руками, но у нее были еще и другие соображения, которые девушка хотела представить своему собеседнику:
– Вы услышите, как все будут говорить лишь о нашем Гелиаке, Пэбб! – вскричала она. – Скоро вы увидите его на коже всех людей! Помимо тех цветов, которые Лукас уже создал, он пообещал мне, что создаст покрытие в виде эмали, чешуек, шелка и надкрыльев. Мы станем скарабеями, рогатыми гадюками, уклейками, эротичными гольцами. Для нас не будет составлять проблемы стать животным, подружиться с представителями своего вида… Однажды у нас появится возможность обрести мех, оставаясь при этом обнаженными. Мы будем встречать на улице леопардов и ласкаться с ними в кровати. Однажды утром мы станем бобрами, в полдень – белыми мышками, вечером – гамадрилами. Вам не кажется, что длинная пепельно-белая шерсть староанглийской овчарки прекрасно подойдет вашему дворецкому?
– Но в свободе присутствует определенный риск, – беспокойно произнес Пэбб. – Пенфизер может захотеть стать бульдогом.
– В этом есть нечто привлекательное. А вы не хотите стать филином? А может, малиновкой или соловьем? Я же предпочла бы оперение горлицы. Вы не находите, что перья козодоя, крылья бабочки-эвфемы или перышки канарейки сделают меня менее яркой?
Пэбб скромно улыбнулся.
– Вам позволено все. Насчет остальных – не знаю. Оперение украшает лишь красивых людей.
– Аурелия сказала, что мы выбираем наш цвет прежде всего согласно нашему эстетическому суждению, а не форме. Если изобрести окраску или оперение, которое будет улучшать характер, больше не будет некрасивых людей и никто не назовет другого человека уродливым.
– До этого момента я предпочитал думать, что именно характер влияет на оперение. Но, возможно, я пойму, что под влиянием вашей красоты могу стать лучше. Лишь бы ваши друзья оставили мне достаточное количество вашего времени.
– Мое время не принадлежит моим друзьям… Им не принадлежит ни одна моя клеточка! – воскликнула Эммануэль. – К тому же, Пэбб, неужели вы считаете меня собственницей? Я таковой никогда не была, да и сама никому не принадлежала. Я не хочу ни удерживать, ни быть удерживаемой. «Тристан не любит то, чем он обладает…»
Эммануэль вновь инстинктивно приняла позу, в которой предпочитала размышлять: она села, приподняв колено, сжав двумя руками ногу и касаясь пяткой ягодиц; другую же ногу она наискось свесила к полу. Она знала, что Пэбб, сидящий напротив нее в широком кресле, внимательно ее слушает.
– Пэбб, мои солнца страдают вовсе не от того, что кому-то принадлежат: скорее наоборот. Им не хватает сознательности, чтобы принадлежать одной системе. Что же сделать, чтобы они начали это осознавать?
– По законам науки, на которые вы опираетесь, все должно быть очень просто, – ответил Пэбб. – Нужно, чтобы первая встреча солнц расположила их друг к другу.
– Действительно, просто! Но как же этого добиться?
– Этого я уже не знаю. Если хотите, давайте начнем с того, что устроим встречу. Пригласите их ко мне на ужин.
– Лукас не придет. Он считает, что светское общество – это дьявол во плоти.
– Он прав. Светское общество – это не средство коммуникации и не способ сближения. Это карикатура, как и дьявол: искусственное общение, ритуал двуличия. Вы меня подозреваете в общении с этим демоном? Я предлагаю вам не светский ужин. Я лишь рассматриваю все это как эксперимент на совместимость элементов в присутствии катализатора.
– Теперь вы стали химиком?
– Это вы меня заразили! Что же, этот план вам подходит? Если подходит, то давайте без промедления претворять его в жизнь. С завтрашнего дня.
– Как скажете, – объявила Эммануэль. – Я доверяю это дело вам, потому что не сильна в составлении планов и программ. Я следую по жизни спонтанно, не следуя никаким предварительно составленным планам. Я верю в будущее, но не готовлюсь к нему заранее.
– Подобный метод не рекомендуют использовать государственным деятелям. Однако мне кажется, что вы лучше управляете своей жизнью, чем они – нашей, – отметил Пэбб.
– Не судите политиков слишком строго, – пошутила она. – У меня с ними есть по меньшей мере одно сходство: я не боюсь, что что-то не получится, потому что каждый раз могу начать что-то новое. А потом начать снова! Наша самоуверенность не имеет границ!
* * *Солнце зашло за крыши. Пенфизер принес крем-брюле, благоухавшее апельсиновым ликером.
– Мой ужин, – извинился Пэбб. – Хотите разделить его со мной?
– Из-за вас я стану алкоголичкой, – вздохнула Эммануэль.
– Уверен, что вам это не грозит, – заверил он. – Вы невосприимчивы к привыканию.
– Да уж, это точно. Но я способна быть верной. Однако эта верность не имеет ничего общего с расчетливостью жертвы, как об этом сказано в дурных книгах.
– Я не читаю дурных книг, – сказал Пэбб.
– Если бы единственная исключительная любовь, любовь обладания, ревнивая любовь действительно переполняла жизнь писателей таким блаженством, то разве они о ней столько бы писали?
– Они воспевают жизнь монахов в монастыре, чтобы действительно поверить в свои выдумки.
– И чтобы им за это воздалось в ином мире? Я же предпочитаю быть верной до глубины души этому миру, – возразила Эммануэль.
А потом, дружелюбно посмотрев на мужчину, она добавила:
– Петь меня заставляет не вера, а красота.
Пэбб с удивлением заметил, как Эммануэль мягко повысила голос и стала напевать мелодию, которую он не знал, но припоминал, что эти слова он где-то слышал или читал в какой-то книге. Но было это очень давно, и Пэбб так и не отгадал, почему они ему так знакомы. Где же он их слышал? Может быть, в пустыне?…
Бей ключом, колодец! Пойте, люди!
Колодец, который выкопали князья,
Который выкопали знатные народа сего,
Одни – жезлами своими, другие – палками своими.
Перед тем как уйти, Эммануэль сказала Пэббу:
– Почему я хочу петь для вас? Потому что, без всякого сомнения, нахожу вас красивым.
5
Петра ее не дождалась.
Эммануэль плашмя рухнула на кровать, пока еще не зная, кусать ли от сожаления подушку или встать спозаранку, чтобы воспеть восход Солнца, ее счастливой звезды.
