Династия (ЛП) - Энн Шеридан

Нож разрезает путы на моем запястье, разрезая при этом кожу. Мои руки падают, и мои мышцы болят от того, что меня так крепко держат в одном и том же положении. Волна надежды пронзает меня. Это мои спасители?

— Помогите. Пожалуйста, помогите, — шепчу я хриплым от крика голосом.

Они не издают ни звука, пока нож разрезает путы на моих лодыжках. Все мое тело распластано на полу, и мне требуется секунда, чтобы взять под контроль свои уставшие мышцы. Я пытаюсь пошевелиться, когда чья-то рука хватает меня за плечо и рывком поднимает на ноги.

Один мужчина держит меня, и как раз в тот момент, когда я думаю, что мы вот-вот уйдем отсюда, свет падает на мое тело, и другой парень начинает хватать мою одежду, дергая и дергая ее, разрывая ткань до тех пор, пока не остается ни черта.

— Нет, — кричу я, опасаясь, что это все. С этого момента я навсегда останусь разоренной, израненной и неспособной быть той девушкой, которой была раньше.

Я полностью раздета донага, и у меня нет ни грамма энергии, чтобы что-то с этим поделать. Меня дергают за волосы, моя кожа истерзана и покрыта синяками, украшения сорваны с моего тела. У меня украли кастеты, и как раз в тот момент, когда унижение захлестнуло меня, на меня вылили ведро с холодной водой, и мое тело яростно отскребли.

— Перестаньте трогать меня, — всхлипываю я, отчаянная дрожь делает почти невозможным разобрать проклятое слово, которое вырывается из моего рта. Они хватают меня за волосы, растирая слипшуюся грязь, прежде чем расчесать их расческой, вырывая пряди на ходу. — Остановитесь. Пожалуйста остановитесь. Отпустите меня домой. Я хочу пойти домой.

Мужчины игнорируют каждое слово, которое исходит из моих уст, и продолжают работать надо мной. Я вытерта, и на мгновение я благодарна за влажное полотенце, наброшенное на мое тело, но это не длится долго, пока я не становлюсь их куклой, чтобы наряжаться.

Из сумки вытаскивают дорогое черное кружевное белье, и я в замешательстве наблюдаю, как мужчины втискивают в него мое тело, привязывая меня к шлюховским подтяжкам и скрепляя все кусочки вместе. Пара прозрачных чулок до бедер стягивает мои ноги, и, несмотря на дорогое кружево, покрывающее мое тело, я никогда не чувствовала себя такой дешевой.

Мужчины заканчивают одевать меня, и когда я думаю, что они собираются вытащить меня отсюда, они отпускают меня, и я падаю на землю. Тесная, грязная камера растворяется во тьме, громкий стук двери эхом разносится по камере, и я снова остаюсь

Ослепляющий свет освещает мое лицо, отчего я просыпаюсь, и я тут же ненавижу себя за то, что уснула. Я должна была быть готова. Я знала, что что-то грядет, но с чистым телом, свободными запястьями и лодыжками, и моей старой рваной одеждой, чтобы прислонить голову, сон поглотил меня, как и мои похитители.

Мужчина крепко сжимает мою руку, поднимая меня на ноги, вытаскивая из сырой камеры. Тем не менее каким-то образом постоянное капание, капание, капание, звук остается в моем сознании.

Металлическая дверь моей камеры захлопывается за моей спиной, и я оглядываюсь, только сейчас впервые разглядев, где нахожусь.

Передо мной вырисовывается длинный коридор с металлическими дверями по бокам, и мое чутье подсказывает мне, что каждая камера заполнена такими же девушками, как и я.

Лужи грязной воды выстилают коридор, пока я делаю все, что в моих силах, чтобы крики протеста других девушек не дошли до меня. Их звуки уже покалечили меня, и, если я позволю им продолжать воздействовать, у меня не будет сил выбраться отсюда.

Темнее, чем обычно, так что я думаю, что у меня уже третья ночь. Должно быть, я немного поспала, и благодаря этому я нашла новую энергию, но я не собираюсь тратить ее здесь. Мне нужно быть осторожной. Мне нужно играть с умом.

Надежда — опасная штука, но сейчас это все, что у меня есть.

Мужчины по обе стороны от меня тянут меня за собой, и я спотыкаюсь, пытаясь удержать ноги под собой, но после того, как я не ела и не пила в течение трех дней, я слабее, чем когда-либо прежде. Болит не только мое тело, но и разум и сердце.

Мы доходим до конца коридора, и мужчина слева отпускает меня, и я тут же падаю на другого парня, который позволяет мне рухнуть на землю, царапая колени. Парень слева тянется к двери и разматывает тяжелую цепь, прежде чем широко распахнуть дверь.

Шум поражает меня в первую очередь.

Я слышу комнату, полную болтовни — бормотание, шепот, волчий свист. Меня схватили с грязной земли, мои колени окровавлены, и швырнули головой вперед в комнату, где на меня падает яркий прожектор, мгновенно ослепляя меня.

Шумы только усиливаются. Кошачьи крики и ропот благодарности раздаются по всей комнате, когда мои ноющие запястья хватают, и меня тянут прямо через дверь. Он с громким хлопком захлопывается позади меня, и когда человек, держащий меня за запястья, тащит меня по комнате, я выставляюсь напоказ.

Случайные мужчины хватают меня, ощупывают мое тело, трогают то, что им недоступно, и я не могу не задаться вопросом, не те ли это мужчины, которые собираются меня купить. Мои пальцы сжимаются в кулаки, но знакомого ощущения кастета нет. Меня толкают сквозь толпу, я спотыкаюсь и натыкаюсь на вещи, а ослепляющий свет остается на моем лице, единственный бонус в том, что холод в воздухе, кажется, исчез в этой большой комнате.

Меня выставляют напоказ, когда меня тащат по остальной части комнаты, выставляя напоказ каждый дюйм моего тела. Мужчины тянут чашки моего кружевного лифчика, заглядывая в то, что скрыто под ним, когда руки скользят между моих ног, хватая мою киску, сжимая мои бедра и задницу.

Выбежав из постели Карвера три дня назад, я почувствовала себя мышью в логове льва, но оказалось, что до этого момента я совершенно не понимала, что на самом деле означало это высказывание.

— Бля, да, — бормочет голос прямо у моего уха, горячее дыхание мужчины касается моей щеки. — Ты хочешь вернуться домой к папе? Я буду трахать эту тугую киску каждую ночь, моя маленькая шлюха.

Я давлюсь и пытаюсь пройти мимо него, но его рука обвивается вокруг моей талии, и он трется своим грязным членом о мою задницу. Глубокое рычание раздается среди столпившихся тел, прежде чем мужчину резко отталкивают с дороги.

— Что я тебе говорил о прикосновениях к моим девочкам? — мужчина ревет, заставляя меня задуматься, не он ли главный во всей этой операции. Может быть, дядя Сэм Нокса, но какое это имеет значение? Я просто хочу уйти отсюда. Я никогда не буду одной из его девушек.

Меня протащили по комнате, а затем подняли на три маленькие ступеньки на широкую сцену. На меня падает больше прожекторов, три на мое лицо, по одному с каждого угла комнаты, так что куда бы я ни посмотрела, я ослеплена. Прожекторы скользят по моему телу, выставляя меня напоказ, словно я какой-то приз.

Мужчины рядом со мной толкают меня в кресло, обматывая вокруг меня веревку, чтобы я не двигалась, как раз в тот момент, когда на сцену выходит мужчина в костюме.

— Ладно, — говорит он, протягивая руки, показывая шумным мужчинам в толпе, чтобы они заткнулись. Он оглядывается на меня, его глаза скользят по моему телу, словно ухмыляясь. Его язык скользит по губам, а в грязных глазах светится интерес.

— Посмотрите на эту красавицу, — объявляет он своей очарованной аудитории, подбадривая их и разжигая волнение, давая понять, что он будет получать комиссионные с каждой девушки, которую успешно продаст с аукциона. — Подтянутое, сладкое маленькое тело, круглая задорная задница и полный набор сисек, в которые можно вонзить зубы. Кто бы не хотел вернуться домой к этой милой вещице? Всего пятнадцать лет. Бьюсь об заклад, такое юное создание может оставаться мокрым часами, — в толпе раздаются аплодисменты, прежде чем парень продолжает. — Начнем с пятисот тысяч. Кому она нужна?

Пятьсот гребаных тысяч? Он сумасшедший? Что это за отвратительные богатые, титулованные мужчины, чтобы покупать девушек за полмиллиона долларов?