Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Он говорил едва слышным, прерывающимся голосом, и это произвело на меня такое впечатление, что я залилась слезами.
– Не плачь, – прикрикнул он на меня. Я продолжала всхлипывать.
Он смягчился:
– Ну, не плачь, дитя моё. Возможно, всё обойдётся… только рассказывай.
Я утёрла слёзы, однако не в силах была вымолвить ни слова.
– Да, да, – произнёс он, – искушение велико… и ты, вероятно, даже не представляла себе, что это такой грех, а? Ну, разумеется… ты же ещё ребёнок… ты ничего не знала… не правда ли?
Я воспрянула духом:
– Нет, я ничего не знала…
– Ну, вот, – сказал он, – это уже лучше… стало быть, ты последовала не собственному влечению… а была в это дело, может быть, втянута?
Я тотчас же вспомнила нашу первую игру в «папу и маму» и бойко заверила:
– Да, ваше преподобие… меня соблазнили…
– Я именно так и думал… – снисходительно кивнул он, – когда носишь это так открыто… это привлекает обольстителей.
В подтверждение своих слов он слегка прикоснулся к моей груди, острый высокий бугорок которой под моей блузкой уже бросался в глаза. Я ощутила тепло, исходящее от его ладони, которое подействовало на меня успокаивающе, так что ничего худого при этом мне даже в голову не пришло.
– Проделка сатаны заключается в том, – продолжал он, – что он еще ребёнку уже даёт груди женщины…
При этом он взял мою другую грудь во вторую руку и теперь держал обе.
– Однако женщины должны скрывать перси, – рассуждал он дальше, – они должны делать их невидимыми для постороннего взора и зашнуровывать, чтобы не прельщать мужчин. Перси – это инструмент сладострастия… Господь снабдил ими женщину, дабы та кормила своих младенцев, однако дьявол превратил их в игрушку для нецеломудренных чад и потому их нужно прикрывать.
Я не находила ничего необычного в том, что он это делает, а с напряжённым вниманием и благоговением слушала его.
– Стало быть, как всё происходило? – спросил он дальше.
Однако для меня опять было невозможно заговорить об этом.
– Хорошо… – снисходительно промолвил он, выждав некоторое время: – Хорошо… я вижу… сердце твоё чисто… и тебе стыдно говорить об этих вещах.
– Да… ваше преподобие… – воодушевлённо пролепетала я.
– Итак, – пошептал он, – я задал тебе вопрос и ты должна на него ответить, или лучше, если ты не можешь говорить, покажи мне жестами, что ты совершала! Ладно?
– Я так и сделаю, ваше преподобие, – пообещала я с благодарностью, отняла его руку от своей груди и страстно поцеловала.
– Я должен, – разъяснял он дальше, – знать все способы и степени нецеломудренности, которые ты прошла. Итак, начинай. Ты брала орган в рот?
Я утвердительно кивнула.
– Часто?
Я опять утвердительно кивнула.
– И что ты с ним делала… по порядку?..
Я беспомощно уставилась на него.
– Играла с ним рукой?
Я снова кивнула.
– Как ты играла?
Я стояла перед ним, не зная, что мне следует говорить или делать.
– Покажи мне точно, – прошептал он, – как ты это делала?
Растерянность моя достигла предела.
Он елейно улыбнулся:
– Возьми-ка мой орган… – сказал он, – у посвящённого в сан всё чисто… ничего у него не грех… и ничего у него не грешно.
Я была очень напугана и не двинулась с места.
Тогда он схватил меня за руку и прошептал:
– Возьми только мой член и покажи мне все свои грехи. Я одалживаю тебе своё тело, чтобы ты исповедалась пред моим ликом и очистилась.
С этими словами он повёл мою руку к разрезу штанов. При этом мне, трясясь от почтительности, пришлось забраться ему глубоко под живот. Он расстегнул пуговицы, посреди чёрной стены его штанов прямо вверх упруго встал толстый короткий шлейф.
– Как ты играла с ним? – спросил он.
Я пребывала в ужасном смущении. Однако, хотя и нерешительно, схватила колбаску, к которой он подвёл меня, обняла её рукой и несмело провела два-три раза вверх и вниз.
Он сделал серьёзное лицо и продолжил допытываться:
– Это всё? Ничего сейчас от меня не утаивай… говорю тебе…
Я ещё несколько раз провела туда и обратно.
– Что ты ещё с ним делала?
Вспомнив приём Клементины, я обхватила его корешок большим и средним пальцами пониже жёлудя и указательным пальцем оттянула вниз крайнюю плоть.
Он откинулся на спинку своего огромного кресла.
– В каких ещё нечестивых искусствах ты упражнялась?
Я не решалась показывать больше, выпустила его хвост и робко пролепетала:
– В рот… я брала его…
– Как?.. – Он порывисто задышал. – …Как ты это делала?
Я глядела на него, раздираемая сомнениями. Однако он с абсолютной серьёзностью и достоинством посмотрел на меня и промолвил:
– Ты готова? Или ты хочешь проявить неблагодарность за ту милость, которую я тебе оказал? Знай же, что ты уже наполовину очистилась от всех грехов, когда прикоснулась ко мне так же, как касалась своих полюбовников…
Это многое мне объяснило, убедив меня в правильности происходящего, и я посчитала за счастье, что могу таким образом избавиться от грехов.
И когда он, стало быть, ещё раз спросил:
– Что ты ещё с ним делала? – я спешно опустилась перед ним на колени и осторожно взяла его хвост в рот.
– Только кончик? – поинтересовался он.
И мгновенно вогнал мне свою ходулю глубоко в глотку.
– А больше ничего?.. – раздался сверху его голос.
Я прошлась губами вверх и вниз, облизала и пососала это копьё, пощёлкала по нему языком, и меня охватило сильное волнение. Однако я не знала, чего в нём было больше: страха, готовности покаяться или сладострастия.
Я услышала, как помощник священника застонал:
– Ах… ах… какая же… какая же грешница… ах… ах…
И мне стало его так жалко, что я не в силах была терзать его этой мукой дальше, и остановилась. Я выпустила изо рта его хвост, который конвульсивно теперь подрагивал у меня в руке, заботливо вытерла его насухо носовым платком и поднялась на ноги.
Лицо священнослужителя было иссиня-красным, его рука ловила меня.
– А ещё что… что ты с хвостами… ты так вот делала… ты совершала ещё?..
– Предавалась развратным действиям, ваше преподобие, – прошептала я.
– Это я знаю… – прошептал он, с трудом переводя дыхание, – сейчас ты показала мне три способа из них… от трёх способов ты уже очистилась… однако ты много чего ещё с хвостом выделывала… надеюсь, ты не намерена теперь лгать?
– Нет, ваше преподобие…
– Стало быть, что это было, что ты делала?..
– Сношалась я, ваше преподобие…
– Как сношалась?..
– Ну… сношалась… – повторила я.
– Мне это совершенно ни о чём не говорит, – вспылил он, – тебе следует показать мне, как ты это делала…
