Эмма Беккер - Вкус любви
Вполне возможно. Обжигающий вид в зеркале над кроватью не лишен пикантности. Если смотреть только на свой живот, я смогу себя ласкать. Я медленно погружаю палец между губ в горячее углубление, полное липкой влаги, и пресный запах простыней отступает перед ароматом моего тела. Вот он, этот запах, который сводит их с ума, раздражает их нервы вплоть до жажды убийства. Это все равно что попасть в цех по производству сидра, где аромат яблок постепенно превращается в пытку, вызывая непреодолимое желание впиться зубами в плод. Возможно, именно этот запах возбуждает их до такой степени, что все им кажется красивым, гармоничным в теле любой женщины, заставляя забывать о возможных нарушениях пропорций. И хотя я буквально вся пропитана таким иммунитетом, я не могу, НЕ МОГУ делать это, как обычно. Моя щель закрывается и открывается, как настоящий рот, и беззвучная артикуляция буквально парализует меня. Я с раздражением пытаюсь понять, чем так хорош этот непонятный мне язык, и почему мне так не нравится смотреть на то, что волнует меня в других девушках.
Я похожа на любительский фильм. Невероятно, но факт: мне стыдно за себя. Я не могу смотреть на свое лицо, не гримасничая и не позируя, как в кино, что выглядит неестественно, но придает мне уверенности. Интересно, как я выгляжу при оргазме? Как отражаются на моем лице сокращения глубинных мышц моего живота? При этом мне кажется, что я ласкаю себя чаще, чем кто-либо другой, во всех возможных и воображаемых позициях, стоя, сидя, лежа, при помощи рук или бедер, струи душа, различных предметов повседневной жизни, их моя неутолимая порочность превращает в стимуляторы. Но никогда — перед тысячей зеркал, которыми увешан мой дом. А теперь, когда я встретила Месье, где бы я ни прикасалась к себе, мне кажется, что за мной наблюдают. Не далее как три дня назад я поймала себя на мысли, что ищу в своей комнате (в святых стенах отчего дома) скрытые видеокамеры. А сегодня ночью в этом отеле, адреса которого Месье еще не знает, красные отблески дешевой галактики на потолке кажутся мне огоньками мини-камер, передающих малейшие мои движения в замок на острове Сен-Луи, прямо в тот легендарный кабинет, где он хранит мои письма, между томиками Мандьярга и Бодлера. Я понимаю, что это невозможно. Но тем не менее не могу пошевелить и пальцем.
Лучше бы Месье был сейчас здесь по-настоящему. По крайней мере, мне было бы понятно, почему я вся дрожу. У меня появился бы реальный повод бояться или желать, а не изматывать себя безумными фантазиями, в которых я смогу признаться ему только под пыткой.
Ты слышишь меня? Чувствуешь ли своим обостренным инстинктом хищника, что где-то в Париже, когда ты спокойно спишь рядом со своей женой, я раздвинула ноги до боли и думаю о тебе, представляя, как ты стоишь в дверях и смотришь на меня? И поскольку я — сплошной парадокс, то и с закрытыми глазами вижу, как ты приказываешь мне открыть их, так же широко, как мои ноги, еще, еще шире.
С чувством легкого стыда я придумываю сценарий а-ля маркиз де Сад (девчачья версия, основанная на изобилии приказов и оскорблений) и — осмелюсь ли я когда-нибудь сказать тебе это в лицо либо признаться своим подругам — самый пленительный момент, связывающий между собой все сцены, тот, когда ты говоришь мне спокойным, но не терпящим возражений тоном:
— Я вижу твою киску, Элли, но не вижу ануса. Подними ноги. — (Когда я представляю, как ты потрясен этим зрелищем во время чтения, мои пальцы немеют, и я не могу писать.)
Словно твоего почти невидимого присутствия недостаточно, теперь ты встаешь на колени возле моей головы, впившись ногтями в мои икры, чтобы не дать мне пошевелиться. Я в смятении смотрю на оказавшийся всего в нескольких сантиметрах от моего носа живот, а сразу над ним — мою киску и анус, с трудом успевающий за раздвигаемыми ногами.
— Смотри.
В зеркале все мои дырочки трепещут, волосы вокруг кажутся блестящими от пота. Самое ужасное — это то, как ты следуешь за моими глазами в отражении, как проводишь взглядом по моим ляжкам, которые сморщились, моим грудям, раздавленным коленями, и в самом центре — вся эта приведенная в движение механика, обнаженная и готовая к работе. Я задыхаюсь от жестокости этого тет-а-тет, от своих запахов. Ты безжалостно берешь мою руку и кладешь на мой клитор: так когда-то мой учитель музыки надавливал на мои пальцы своими, чтобы научить меня сложным гаммам. Я чувствую себя марионеткой в руках искусного кукловода, и ты склоняешься ко мне. Я слышу, как расстегивается твоя ширинка, — словно звук короткого замыкания или быстро падающей гильотины.
— А теперь ласкай себя. Ты вся открыта, все перед моими глазами, и теперь я хочу посмотреть, как ты себя ласкаешь.
Не успеваю раскрыть рот, чтобы запротестовать, как ты меня сухо обрываешь:
— Нет, Элли, нет… не начинай торговаться. Я даже не хочу слышать, как ты дышишь. Быстро ласкай себя, шлюха!
Я не чувствую себя нелепо в этой позе, напротив, кажусь себе очень сексуальной. Мне кажется, что сейчас, каким бы ни было мое следующее движение, я буду выглядеть проституткой. Закрыв глаза, я приникаю губами к твоим брюкам и слегка прикасаюсь к себе.
(В этот момент, ты, по идее, должен был бы проснуться: я впиваюсь зубами в свою ляжку, лаская себя пальцами.)
Ты гладишь меня по волосам. «Хорошо, милая. Доведи себя до оргазма». В другом мире эти сухие приказы звучали бы как пощечины, лишая меня дыхания, — но, видит Бог, возможно, они мне бы понравились. Быть может, в этом параллельном мире, где я могу все сказать и все сделать, выйдя сухой из воды, мне бы хотелось, чтобы ты плюнул мне на губы и в рот, после того, как полизал их, а затем отхлестал бы меня по лицу. Ради удовольствия. Без всяких на то причин. Просто для того, чтобы я на несколько секунд перестала дышать, оказавшись на грани истерики.
Вероятно, я чудовище? Наверное, было бы не менее чудовищно с твоей стороны добавить еще один приказ, брошенный, словно бомба, в мои звенящие уши:
— Засунь в свой анус пальцы.
Чем грязнее и длиннее твои фразы, тем больше я извиваюсь в твоих объятиях. Я дохожу до такой стадии, где ощущения не дожидаются исполнения твоих приказов, чтобы взорваться: услышав, как ты говоришь о пальцах в анусе, я уже вот-вот кончу, и все таинственные комнаты в моем животе сокращаются в едином движении. Одна твоя рука на секунду отпускает мое бедро, чтобы крепко схватить щеки указательным и большим пальцами.
— Чего ты ждешь, Элли Беккер? Хочешь, чтобы я причинил тебе боль? Делай, что я говорю, засовывай свои пальцы в анус.
(Подчиняясь, я зализываю синие следы от моих зубов на ляжке.)
— Еще один.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
