Эмма Беккер - Вкус любви
— Ты так говоришь, потому что ревнуешь.
— Еще раз тебе повторяю: вовсе нет. Просто в свете создавшейся ситуации…
— Ревнуешь, милая.
— Нет, я просто говорю, что это низкое поведение. Особенно учитывая то, чем мы тут занимаемся.
Внезапно лицо Месье помрачнело. Он перестал застегивать воротник рубашки и сел рядом со мной на кровать. Не сводя с меня взгляда, произнес:
— Мне не нравится, что ты считаешь меня подлецом.
— Это потому, что я произнесла слово не таким тоном. В моих устах оно звучит ласково.
И это было правдой, но его взгляд стал таким мрачным, что на какую-то долю секунды мне показалось: сейчас он меня ударит, и не было сомнений, что я причинила ему боль. Меня до глубины души поразила его обида на такую ерунду.
— Не смотри на меня так, — прошептала я, прижимаясь голым телом к холодной ткани его костюма. — Просто мы с подружками употребляем эти слова совсем в другом смысле. В хорошем.
Месье, похоже, это не убедило, но он все-таки прикоснулся ко мне губами долгим поцелуем. Я добавила:
— И потом, я такая же, как ты. Мне следовало бы подумать о своем дяде, обо всей моей семье, испытывать угрызения совести от того, что сплю с тобой.
— Я не вижу ничего плохого в том, что мы делаем. Конечно, кроме того факта, что я женат.
— Не видишь? Тем не менее это бросается в глаза — вся безнравственность нашей истории. Ты — бывший коллега моего дяди, провел три дня вместе с ним и моей матерью в Джерси на семинаре, вся моя семья тебя знает. А я — его маленькая племянница.
— Но это не то же самое, как если бы я спал с его женой.
— Да это еще хуже. Ты прекрасно знаешь, с каким трепетом мой дядя относится к своим племянницам. И он очень недоволен, когда к ним прикасаются мужчины, особенно те, которые ему хорошо знакомы.
Я никак не могла понять, притворяется ли Месье или действительно считает себя невинным созданием.
— Особенно если эти мужчины женаты и с детьми. Ты прекрасно понимаешь, какой разразится скандал, если кто-нибудь об этом узнает, — добавила я тоном, в котором, боюсь, слишком явственно слышалось мое возбуждение в связи со всей этой ситуацией.
— Проблема только в том, что я женат, так ведь? Лично я на месте твоего дяди предпочел бы видеть рядом с тобой мужчину в возрасте, с опытом, чем какого-нибудь глупого юнца, который будет обращаться с тобой абы как.
— Ну как ты не понимаешь!..
Я выкрикнула его имя, выведенная из себя непонятливостью Месье.
— Неужели ты считаешь, что, увидев тебя со мной, Филипп станет думать об опыте или комфортной жизни! Даже если бы он абстрагировался от того, что у тебя есть жена и дети — что меня сильно удивило бы, — картина остается той же: твой возраст, то, что ты был его коллегой и он ценит тебя, вот это действительно гнусно. Я уверена: он даже никогда не простил бы тебе этого. И меня бы тоже возненавидел, но поскольку он мой дядя, то все равно любит меня. Если по каким-либо причинам он узнал бы о нас, чего никогда не случится, то увидел бы во всем этом лишь одно: ты спишь с его племянницей.
Месье сел рядом со мной, положив теплую крепкую ладонь мне на бедро.
— Если кто-нибудь узнает о нас, ему достаточно заглянуть в мой почтовый ящик, чтобы понять: ты сама ко мне пристала.
Внезапно, несмотря на то что он продолжал меня гладить, я увидела в его улыбающихся глазах нечто, похожее на угрозу. То есть не совсем угрозу; такой взгляд мог быть у мафиози, объясняющего положение дел в квартале новичку-коммерсанту: «Поиграем в небольшую игру, выгодную для нас обоих. Пока ты играешь честно, я с тобой. Если попытаешься меня продать или подставить, мне будет, чем тебя шантажировать, и я сделаю это без колебаний».
Помню, как я очень явственно подумала: «Какой мерзавец!», в тот самый момент, когда не мигая смотрела на Месье, пытаясь понять, насколько он серьезен. Насколько он способен в ответ на обвинения выдать всю нашу подноготную, шаг за шагом, выставив меня подстрекательницей. По мрачной решимости, читавшейся в его глазах, я пошла: способен. Несомненно. Месье сделает это.
Ничего не сказав ему, лишь улыбнувшись в ответ, я улеглась у его ног, свернувшись, словно кошка. Теперь я чувствовала себя заложницей, и Месье казался мне одновременно любовником и врагом: он удерживал меня самым гнусным образом, но при одной только мысли об этом я чувствовала сильное возбуждение.
Месье. Месье и его губы, наполненные ядом.
Именно в тот момент, когда он исчез за дверью, чтобы вернуться к своей жизни врача и супруга, я осознала всю его власть надо мной. Лежа на животе, наблюдала за малейшими движениями любовника, целиком поглощенная созерцанием. Со своим саквояжем в руке, вновь цивилизованный, безупречно элегантный, он опять сел рядом со мной на кровать, обхватив меня руками. Хотя вполне мог бы ограничиться поцелуем в макушку.
— Скажи мне что-нибудь нежное, пока я не ушел.
Я подняла на него изумленно-недоверчивый взгляд.
— Я же не могу быть немного влюбленным в тебя, если ты не будешь немного влюблена в меня.
Наверное, поняв, что он не уйдет, пока я что-нибудь не скажу, а может, потому что мне не терпелось посмотреть, куда нас все это заведет, или же оттого, что мне, как презренной кокотке, льстило его безумное желание, а возможно, оттого, что это было правдой, я в итоге произнесла, не глядя на него, не в силах понять саму себя:
— Я немного влюблена в тебя.
Месье молча улыбнулся, а я впилась зубами в подушку, чтобы не влепить себе пощечину.
В моем поражении с Месье нет ничего катастрофического. Теперь я это понимаю. Оно состоит из мелких разрозненных капитуляций вроде этой. Одной. Затем другой. До тех пор, пока веревка, затянутая на моей шее, не стала меня душить.
ЭллиЯ уже упоминала об этом в сообщении, но должна написать подробнее — десяти слов на мобильном недостаточно.
Я думала о тебе, о твоем теле, запахе, словах, вспоминала то утро и ту тяжесть в организме, когда мне было стыдно за то, что я делаю. Я думала обо всем, что ты мог мне сказать (эти слова будоражили мне нервы, словно нескончаемое кошачье царапанье по спине), и я сказала себе: мне будет сложно продержаться до вторника. Ты даже представить не можешь, в каком я состоянии. Стоит мне вспомнить это утро, как у меня начинается спазм внизу живота, щеки покрываются мурашками, правая нога отнимается, и я четко ощущаю свою киску, которая дрожит сама по себе, как мои веки, когда я сильно устаю. Такое ощущение, что она кричит. Кричит беззвучно, но я ее слышу. То есть чувствую. Что еще хуже.
Хочешь секрет? Почему я не могу трогать себя у тебя на глазах. Почему двадцатилетние девчонки не в состоянии полностью довериться мужчине. Думаю, все дело в чувстве стыда. В опасении, что, если я опущусь до чего-то подобного, меня будут презирать. Что выглядит несколько парадоксально, ведь я совершенно не смущаюсь, когда меня имеют извращенным способом или называют последними словами, напротив, я ощущаю себя в высшей степени комфортно.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
