Lina Mur - Fifty And One Step Bac
нам нужно решить, что мы делаем дальше. Мы можем
провести повторную процедуру, но боюсь, что она не
поможет, а только усугубит положение. Сейчас мы
держим его на препаратах, но и они не имеют
долговременного воздействия.
— О, Господи, — шепчу я, падая на стул, и меня
начинает так сильно мутить от всего, что свалилось на
меня за эти полдня.
Я тру лицо с такой силой, что кажется, снимаю кожу с
него. Но не помогает, Тейра начинает ругаться из-за
категоричного отказа матери, и только я могу найти
вариант. Хотя я так устала, я так раздавлена сейчас и
хочу просто все бросить.
— Подождите, — медленно говорю я, поднимая
голову, и мои родственницы замолкают, а врач устало
и с надеждой смотрит на меня.
— Отец говорил, что на моё имя открыт счёт. Я не
знаю, сколько там денег. И я не знаю, какой банк. Но
могу позвонить знакомому, и он подскажет, — в моей
голове вспыхивают слова отца, а мама фыркает.
— Я не разрешаю это делать, — заявляет она.
— Я мне по хрен на твое разрешение. У меня есть эта
возможность. Мне девятнадцать и я имею уже
законное право на это. Причём это его деньги, мне они
не нужны. Поэтому я сейчас позвоню Марку и
попробую что-то решить. Сколько у нас
времени...времени до его...полного...Сколько?
— Не знаю, мисс Пейн. Но чем быстрее, тем лучше, — отвечает врач, и я киваю, беря сумку и выходя из
кабинета.
— Мишель, а ну стой, — меня за локоть хватает мать
и поворачивает к себе. — Я запрещаю, слышала?
Запрещаю тебе это делать. Пусть умирает, деньги нам
нужнее, чем мёртвым! Он отжил своё!
Во мне вскипает такая злость, такая невозможная
ненависть к ней, что я вырываю руку и с силой
замахиваюсь, ударяя её по щеке.
— Да кто же ты такая? — цежу я, а мать отшатывается
от меня, хватаясь за покрасневшую щеку. — Да что же
ты за урод? Как ты можешь? Он твой муж, наш отец!
Он заслужил любого шанса на спасение! Не любишь
его? Не люби! И мне по хрен, где он был и что делал.
Возможно там, с этой шлюхой он только познал то, в
чём ты отказывала ему. Что ты не имеешь изначально!
Ненавижу тебя так сильно, что хочется ударить снова.
Эти деньги принадлежат мне, а значит, я вольна
распоряжаться ими так, как хочу. А ты не получишь их, поняла? И ты...чтоб ты задохнулась от своей алчности.
Ненавижу.
Я разворачиваюсь и сбегаю по ступеням, не желая
больше думать, а делать. Хоть это в моих силах, и
набираю Марку, сбивчиво объясняя ему ситуацию, он
обещает помочь, и я плачу, слыша его успокаивающий
голос, желая, чтобы эти слова были сказаны другим.
Для чего нам, вообще, дана возможность любить?
Чтобы разорвать себя на ошмётки и умереть? Чтобы
вознестись к небесам и быть отвергнутыми? Для чего?
Господи, за что ты так со всеми нами?
Я сажусь на пол, пока ожидаю звонка от Марка. И тут
меня просто разрывает от эмоций, весь день
прокручивается с новой силой и рассыпается в
миллион отвратительных слез, слетающих из глаз. Кто
меня так подставил? За что? За что так жестоко
забрали у меня его? За что я похоронила своё сердце
в нём? За что?
Телефон звонит, и я, стирая слезы, отвечаю Марку, нашедшему информацию и сумму вдвое
превышающую условленную. Я говорю ему, что сейчас
приеду в банк, и он предлагает меня отвезти, приехав
сюда за мной. И я хочу так сильно отблагодарить его, но только плачу.
— Миша, — меня окликает сестра, и я поворачиваюсь
к ней уже на выходе из госпиталя.
— Ну что? — спрашивает она, догоняя меня.
— Еду в банк. Марк приехал.
— Я могу с тобой? Не смотри так на меня! Я тоже
люблю его, что бы ты ни думала, но люблю. Хотя
поняла это слишком поздно. И тебя люблю, — глаза
сестры наливаются слезами, и я вздыхаю.
— Поехали.
Я не могу уследить за калейдоскопом лиц и
документов, которые мне предстояло заполнить, подписать и наконец-то получить деньги, чтобы в
следующий момент расстаться с ними, переведя на
счёт клиники, как и ещё дополнительные суммы на
лечение. Марк даже позвонил своему отцу, рассказав
ситуацию, и Адам предложил свою материальную
помощь. Меня до глубины души тронуло такое
отношение посторонних мне людей, когда моя родная
мать отказалась это делать. Но я лишь покачала
головой и сказала Тейре отправляться в школу, а сама
просто села на лавочку у госпиталя.
Я не знаю, что будет дальше, но сильнейшая и самая
тяжёлая туча нависла надо мной, но я устала.
Морально устала от всего, ещё и голова болела со
страшнейшей силой, а лицо превратилось в белую
маску с разбитой губой и припухшим носом.
Но меня отчего-то совсем не волнует моё состояние, я
до сих пор не могу очнуться от потрясения статьёй, которая вырезалась на подкорке головного мозга. Не
могу поверить, что это все произошло со мной. И
хочется разрыдаться от обиды, так сильно
сотрясающей тело. Ведь я сказала, что люблю его. А
он даже не придал этому значения, только решил
убить меня. Но ведь я знаю правду, не страдаю
раздвоением личности, и фотография до сих пор у
меня. Как такое возможно? Как? Кто мог знать о нём
так много? Кто мог предать меня и его?
Я выхожу на дорогу и ловлю такси, чтобы доехать до
дома. Ждать неизвестности сложно, когда ты даже не
можешь повлиять на ситуацию ни грамма. Ты просто
застряла между событиями, являясь их эпицентром, и
они будут ударять по тебе сильнее, чем по кому-либо.
Это страшно.
Зайдя домой, я плетусь в гостиную, блестящую
чистотой, как и раньше. Идеальная жизнь, которую
представляют многие, смотря на это великолепие. Но
разве кто-то знает, как все это отвратительно
выглядит изнутри. Ни черта. Люди предпочитают
видеть обложки, а заглянуть глубже даже не желают, делая выводы скоропалительно и их не переубедить.
Раздаётся звонок в дверь, и я вздыхаю, поднимаясь с
дивана, и иду на него. Хотя больше всего в жизни мне
хочется накрыться одеялом и заснуть, чтобы
проснувшись, понять, что это самый страшный кошмар
был всего лишь моей фантазией.
Я с удивлением смотрю на мужчину в классических
чёрных очках и костюме, средних лет и не особо
приятной внешности. Слишком он грубоват и веет от
