Тайный ребёнок от Босса (СИ) - Лэнг Лили

С улыбкой добираюсь до лифтов и еду на свой этаж.

Рахлин не даёт перевести дух, расслабиться и осмотреться. Как только занимаю свой стол, просто заваливает работой. И я благодарна ему за это. В безделье слишком много дурных мыслей в голову лезет.

До самого вечера разгребаю устроенный временными сотрудниками кавардак. Загружаю себя на все двести процентов, и время пролетает незаметно.

Собираясь домой, я почти радуюсь, что не встретила сегодня Бессонова. Но моя радость быстро меркнет. Потому что он выходит из лифта. Наши взгляды встречаются. Он запинается на ровном месте и даже слегка притормаживает.

— Привет.

Удивлён. Не ожидал, что я вернусь.

— Здравствуйте, Роман Геннадьевич, — моим голосом можно резать лёд. И даже улыбку натягиваю вполне дежурную. — И до свидания, Натан Артурович, если что, у себя.

Закинув сумочку на предплечье, бодро и по дуге обхожу начальство. Спешу. Почти бегу.

— Подожди, Лер, — он ловит за локоть, к себе разворачивает и прижимает. Меня окутывает до боли родной запах вперемешку с кофе и небольшим шлейфом перегара. Хочется качнуться и уткнуться носом в сгиб шеи. Туда, где особенно сильно пахнет им. Но вместо этого я упираюсь ладонью в грудь и вскидываю выше голову.

— Мне неприятны ваши прикосновения, Роман Геннадьевич. Я подам жалобу в профсоюз, если вы не отпустите меня, — строго чеканю, пятясь, и упираюсь спиной в стену.

— Прости меня, Лер, — он разжимает пальцы, но не отступает, продолжая нависать и сокращать расстояние между нами.

— Прощаю. Я рада, что справедливость восстановилась и вы нашли вашего шпиона, — последнее слово буквально выплёвываю с презрением прямо в лицо.

Рома морщится, челюсти сжимает и опять тянет загребущие руки ко мне.

— Не стоит. Здесь камеры ведут круглосуточную запись.

Глава 25. Роман

В моей жизни у всех необдуманных поступков очень сильная отдача. Если по молодости я относился к ним с лёгкостью, закрывал глаза и жил себе дальше, покоряя новые вершины. То с возрастом на многое начал оглядываться и старался принимать взвешенные решения.

Я считал, что повзрослел. Научился думать наперёд. Высчитывать все возможные варианты событий. Но, как оказалось, мои вспыльчивость и импульсивность никуда не делись. Просто притаились и вылезли в самый неподходящий момент.

Поступок Ланской никак не укладывался в моей голове. Как бы долго я ни пытался анализировать его. В тот вечер я никуда не поехал. Топил собственные чувства в крепком алкоголе и листал чёртовы файлы, что извлекли люди Аверина.

В последний раз я пил в ту роковую ночь, унёсшую жизни двух людей. Почти семь лет прошло с тех пор.

Отключился в кабинете, так и не разобравшись в мотивах Ланской. Долгие годы Валерия работала на Рахлина и имела кристально-чистую репутацию. Никаких нареканий, преданная, верная помощница. Чего же ей не хватало? Почему она решила предать компанию и собственное начальство? Почему начала копаться в моём прошлом? Что хотела выяснить и для чего? Не сходились в моей больной черепушке все пазлы…

А утром всё завертелось в один сплошной комок разбирательств…

Правда всё же вылезла наружу. Очередной удар в спину от собственного отца. Он настолько не доверял, что следил за мной через свою… мою помощницу.

И это было вершиной айсберга.

Взбешённый Рахлин ткнул меня носом в собственное дерьмо, показав небольшую записку, оставленную на его столе. На клочке бумаги неровным почерком Леры было написано всего одно предложение:

«Альховская Дарья — это Калинина Дарина».

Кажется, я прочёл это предложение несколько раз, прежде чем до меня дошёл смысл написанного. Я перевёл взгляд на стойку, за которой приступали к работе мои две помощницы. И обе преданны не мне.

Галина Павловна отпираться не стала. Она сразу рассказала, зачем и почему сделала это. Всячески выгораживала Валерию, говоря, что Ланская ни о чём не знала.

Альховская же, поняв, что её раскрыли, набросилась с обвинениями. Она винила меня в смерти родителей и не сдерживалась в выражениях. Девчонка понятия не имела, как всё было на самом деле. Саму аварию помнила плохо.

Дарья совершенно не хотела слушать меня. Любые мои слова воспринимала как очередную порцию лжи. В конечном итоге, психанув окончательно, попыталась напасть с канцелярским ножом.

Пришлось скорую вызывать и отправлять девчонку лечить нервы. А мне искать Ланскую и исправлять собственный косяк…

Очередной рабочий день подходит к концу. Жуткое похмелье, сросшееся со мной за последнюю неделю, слегка отпускает. Зато на его смену выходит долбанное чувство вины и сводит меня с ума.

Спускаюсь на этаж ниже. Это уже в ритуал превращается.

Приёмная Рахлина с очередной временной помощницей. Подъезд у дома с тёмными окнами на шестом этаже. Бар. Любой, где наливают в неограниченном количестве.

А утром — день сурка. Барабаны в голове, вертолёты перед глазами. Аспирин в стакане. Холодный душ.

Выйдя из лифта, я даже не сразу верю собственным глазам. Запинаюсь и таращусь на мою рыжую девочку. Бледная, уставшая, немного схуднувшая. Но она здесь. Вернулась. Домой собирается.

Ланская перекручивает тумблер на максимум, врубая холодную стерву. Словами бьёт. Всем своим видом показывает, насколько она сильная, деловая и независимая.

— Не стоит. Здесь камеры ведут круглосуточную запись, — выплёвывает, отшатываясь.

— Хорошо. Поговорим в другом месте, — отступаю и жму кнопку вызова лифта.

— Я наговорилась, Роман Геннадьевич. И вы всё сказали. Мне пора домой, — идёт ко второму лифту. Перехватываю за запястье и тяну в приехавшую кабину. — Что вы делаете?! Перестаньте!

Как только двери закрываются, останавливаю лифт стопером. Запираю сопротивляющуюся женщину в углу. Лера вся раскраснелась, ладонями в грудь упирается. Злится и смотрит с ненавистью.

— У меня клаустрофобия. Мне не хватает воздуха. Отойди!

Вижу, что дышит тяжело, и отступаю.

— Я мудак, Лер. Не верил ведь словам Аверина и записям, которые он нашёл. До последнего не верил. Думал, мы поговорим, ты рассмеёшься мне в лицо и расскажешь свою версию. Или хотя бы удивишься. Но ты не отрицала.

— Я думала… — Ланская замолкает, прикусив губу.

— Думала, я разозлюсь, что ты копалась в деле Калининой?

— Да. Ты заставил меня подписать договор о неразглашении...

— Или думала, я узнал о нашем ребенке? — спрашиваю совершенно спокойно.

У Леры глаза от ужаса расширяются и дыхание сбивается. Вся показная уверенность, упрямство и сила сдуваются, выпуская наружу ранимую и испуганную девушку.

— Значит, второе, — пячусь к другому краю кабины, прячу руки в карманы брюк.

Лифт издаёт первый звонок, напоминая о себе. Женщина вздрагивает, себя обнимает.

— Как… Как… — заикается и, жмурясь, тяжко выдыхает.

— Как узнал? Я всю эту неделю тебя искал, Лер. Под окнами тебя караулил, от сестры твоей выслушал и с родителями познакомился. Они у тебя замечательные, рыжая. Так защищали твою личную жизнь, — усмехаюсь, вспоминая, как меня чуть с лестницы её отец не спустил. — Твоя сестра обмолвилась, что из-за дурацкой работы ты попала в больницу. Вот я и позвонил Алевтине Георгиевне, чтобы узнать: в клинике ли ты. А та перепугалась и рассказала про твой уникальный случай и что тебя найти нужно. Сопоставил факты. Забеременеть ты могла только от меня.

— Не факт. Ты не единственный мужчина в моей жизни! — огрызается, смотрит тигрицей, готовой броситься на защиту собственного потомства.

— Ты чего добиваешься, рыжая? Чтобы я ревновать начал или в неверности тебя заподозрил?

— Ничего. Запусти лифт и закончим на этом, — взяв себя в руки, выдаёт Лера. — Оба ребенка мои, и от тебя нам ничего не нужно.

— Почему ты раньше не сказала? Чего ты так испугалась? Неужели я в твоих глазах настолько ужасный человек?

Рыжая опускает глаза на сжатые в кулаки руки. Замечаю слёзы и, преодолев расстояние, обнимаю. Не сопротивляется. Лбом в грудь утыкается.