Мишель Лейтон - Поднимаясь ко мне
– Конечно! А почему нет? Я так засыпаю. Потому и просыпаюсь так же. Мой восхитительный друг никогда не устает, Лив. И никогда не спит.
Я усмехаюсь:
– Очевидно, твоя скромность тоже.
– Эй. Я просто сказала все как есть.
– Тогда уйми на минутку свою неуемную откровенность.
– Ладно. Чего тебе надо?
Я не хотела лгать Джинджер, поэтому тщательно избегала упоминания чего бы то ни было, что могло возбудить ее любопытство, особенно по поводу близнецов. А это могло произойти в любой момент.
Я пересказала ей вкратце (или лучше сказать – кратчайшим образом) телефонный разговор с Кэшем. Когда я процитировала его слова, Джинджер ответила возгласом, который меня насторожил:
– А-ах!
– Что означает это твое «а-ах»?
– Ничего. Правда. По мне, он мямлил так же, как и ты. Это не прямое признание, но прозвучало очень провокационно.
– Провокационно?
– Да, провокационно. С целью спровоцировать. Ты знаешь, я осваиваю эту технику – провоцировать и быть спровоцированной, так что это мне известно.
– Значит, мне лучше не думать, что он признался в любви?
– Я бы не стала, просто чтобы себя обезопасить. Кроме того, ты сама не хотела, чтобы он говорил это в такой ситуации. Получается, он как будто просто реагирует на твои слова. Очевидно, такой горячий парень может проявить большую оригинальность.
– О, у него с оригинальностью все в порядке.
– Черт тебя подери! Не дразни меня, если не собираешься принести кусочек этого леденца ко мне домой прямо сейчас.
– Это было бы затруднительно по многим причинам.
– Затруднительно? Затруднительно нарушать девственность. Но ради такого партнера я бы с ней рассталась, чтобы он мог войти. Я готова на преступление и два мелких правонарушения ради часа близости с таким.
– Только одно преступление? Думаю, тебе придется повысить ставки ради этих парней, Джинджер.
Громкий, драматический вздох.
– Ладно, три преступления и ни одного правонарушения – это мое последнее слово.
– Продано!
Мы обе хохочем, но потом Джинджер становится серьезной.
– По правде говоря, Лив, если ты его любишь, я бы сказала – рискни, но я хочу, чтобы ты была точно уверена. Он может разорвать твое сердце на тысячу мелких кусочков, если ты ему позволишь.
– Знаю.
– Но если он – тот самый, тогда стоит попробовать.
– И это я тоже знаю. И думаю, он тот самый.
– Ты должна предупредить его, что, если он тебя обидит, я воткну ему ножницы в яйца. Скажи ему, ладно? Ты ему это скажешь, потому что я не шучу. Его аппетитная задница узнает, кто такой Брюс Ли.
– Надеюсь, у тебя не будет причин превращаться в Брюса.
– Я тоже, детка. Я тоже.
– Ну, тогда…
Стук в окно пугает меня и не дает закончить мысль. Сердце подпрыгивает к самому горлу, пока я не различаю, что это всего лишь студент. Молоденький парнишка в бейсболке с эмблемой «Yankees», белой футболке и с болтающимся на одном плече рюкзаком. Он робко улыбается, поэтому я опускаю стекло, чтобы узнать, чего он хочет.
– Я могу вам…
Не успеваю закончить фразу – вонючая тряпка затыкает мне рот и нос. Я борюсь, но безуспешно. Через несколько секунд лицо, стоящее у меня перед глазами, расплывается, и мир погружается в темноту.
22
Кэш
Стою на парковке рядом с давно заброшенным складским зданием в той части Атланты, где не дай бог очутиться, когда стемнеет. Меня проинструктировали, что я должен явиться сюда один, как только заберу книги из банка. Так я и сделал.
Демонстративно уехал из дома и сходил в один известный мне банк, где есть отделение с сейфами. Что происходит в этом помещении, из других частей банка не видно, поэтому я был уверен – дело выгорит.
За конторкой при входе суетился молодой человек. Я поговорил с ним о стоимости за аренду ячейки, насколько это безопасно и о прочей ерунде в том же роде, чтобы потянуть время. За мной наверняка следили, в этом я не сомневался, так что старался, чтобы все выглядело естественно. Минут через пятнадцать я вышел, держа в руках сумку, с которой вошел. Сев в машину, засунул в нее фальшивые гроссбухи на случай, если у кого-нибудь возникнет смелая мысль ограбить меня по пути. Но этого не произошло, и я воодушевился: может быть, они действительно готовы сыграть в мою игру.
И вот я жду… того, что случится, ум прикован к пустым гроссбухам, которые лежат в машине. Настоящие – у Нэша. Он приехал на мотоцикле, остановился за трансформаторной будкой метрах в ста отсюда и следит за обстановкой.
Я простоял уже шесть минут и пока не видел ни души. В здании всего одна ржавая дверь рядом с ангарными воротами склада, но я ее пока не проверил. Я не собираюсь заходить внутрь. Они совсем спятили, если думают, что я туда пойду. Пусть приведут Мариссу сюда.
Слышу скрип гравия за спиной, оборачиваюсь и вижу белый минивэн со складной лесенкой на крыше; на таких ездят маляры. Машина приближается ко мне.
Можно ли придумать что-нибудь банальнее этого?
Минивэн останавливается рядом со складом, толстый лысоватый мужик в спортивном костюме вылезает с места водителя.
Очевидно, ответ на мой первый вопрос: да, они могут быть еще банальнее.
Водила стоит ко мне спиной, но я не сомневаюсь: под черной курткой у него надета майка, а на шее висит по крайней мере одна золотая цепь. Очевидно, образцовый гангстер в наши дни не похож на персонажей «Крестного отца» или «Славных парней».
Я наблюдаю, как этот тип направляется ко мне по гравиевой дорожке.
– Книги у тебя? – спрашивает он, остановившись передо мной.
Отчетливо слышен русский акцент. «Ду ю хев зи букс?» Любой, кто знаком с организованными преступными группировками, сразу определит – этот тип из Братвы, русской мафии.
– Зачем спрашивать, если сам знаешь.
С близкого расстояния я вижу, чем этот парень отличается от киношных бандитов. Дело не в лице. Шрамы на нем, конечно, есть, но не такие гротескные, как у киногероев. И не в габаритах. Туша устрашающая, но я не слишком напуган, потому что в росте не уступаю и нахожусь в гораздо лучшей форме. Дело и не в словах. Он изъясняется просто и незлобно.
А вот от его взгляда ладони у меня потеют. Взгляд холодный, безжизненный, как у мертвеца. Если бы мне когда-нибудь пришлось описывать, как выглядит человек с глазами убийцы, я вспомнил бы этого типа. Цвет и форма глаз тут ни при чем, главное – что́ они говорят. А говорят они, что он ничего не имеет и, вероятно, никогда не имел против своей работы. Это глаза человека, у которого нет души, который с рождения мысленно творил ужасные вещи с невинными людьми, пока не подрос достаточно для того, чтобы совершать их в реальности.
Молю Бога, чтобы эти глаза никогда не смотрели на Оливию. Даже с расстояния.
