Lina Mur - Fifty And One Step Bac
обессиленный, как мама задумчиво смотрит на него, а
Тейра без умолку болтает о друзьях и вечеринках.
Слишком идеально, слишком неправильно, или же я
стала неправильной для этой семьи. Но сейчас я
понимаю, что единственный человек, заставляющий
меня жить — Ник. И я скучаю по нему, безумно скучаю.
Я не хочу быть тут, не хочу сидеть тут и слушать их.
Иногда жизнь предлагает сложный выбор. Она
смеётся над нами, показывая нам, как все могло бы
быть, если бы...Вот это «если бы» нереально.
Иллюзия, которую мы хотим видеть в настоящем, но
реальность жестока. И она преподнесла мне выбор, от
которого зависит моя жизнь. Остаться тут или же
самой последовать своим словам и принять прошлое, какое бы оно страшное ни было.
Защитить и спасти не себя, других — это отличает
Ника от всех, кого я знала. Убийство в состоянии
аффекта можно было бы объяснить. Но вот его слова, что он хотел этого и дальше, не дают мне покоя. И я
боюсь, что если я последую зову своего сердца, обливающегося от тоски и слез, выплаканных за эту
ночь, он когда-нибудь позволит себе большее, чем
обычная тема. Это очень страшно, понимать, что ты
идёшь добровольно на жизнь с возможным
неприятным исходом. И что ещё таит его тёмная
душа? Какие пороки она скрывает за обличьем
красоты?
— Мам, подвезёшь меня в центр? — спрашиваю я, отмирая от своих мыслей. И за столом наступает
тишина.
— Мишель, а где твоя машина? — удивляется отец.
— Эм, припаркована в другом месте, а я хочу пройтись
одна. Потом заберу её, — сочиняю я, но не скажу же
им, что она стоит на парковке комплекса Ника, а ключи
у него же. А я пока не готова принять решение, чтобы
увидеть его. Я должна найти слова для себя в первую
очередь.
— Я на лимузине поеду загород, но...ладно, мы
довезем тебя, куда ты хочешь, — недовольно
отвечает мама.
— Доченька, все у тебя хорошо? — спрашивает папа, видимо, намекая на наши отношения с Ником, и я
улыбаюсь ему, как делала всю жизнь.
— Да, конечно. День отличный, солнце и я видела
афишу о выставке стеклянных фигур. Ты же знаешь, как я люблю подобные мероприятия, — мозг сам
находит ответы, а я удивляюсь им не меньше
окружающих.
— Говорят, нуднятина. Но ты сама такая, поэтому этот
бред для тебя, — смеётся Тейра, а я закатываю глаза, показывая ей средний палец.
— Девочки, прекратите, — обрывает наш обмен
любезностями мама и встаёт со стула.
— Если ты готова, то я уже выхожу, — продолжает
она.
— Да, сумку возьму, — киваю я ей. — Пока, всем.
— Ты вернёшься? — спрашивает отец, когда я уже
готова выйти из столовой.
Я замираю, не зная, что ответить. Но поворачиваюсь, улыбаясь ему.
— Конечно, — а горло давит от нового потока слез. Я
ловлю полный ненависти и лютой безмолвной ярости
взгляд сестры, и мне хочется спросить: «Почему?
Почему мать вашу вы так ненавидите все меня? За
что? Что же я вам сделала?».
Но я отворачиваюсь, роняя слезу на пол, и иду к себе
в спальню, чтобы поднять с пола сумку.
Мы молча с мамой спускаемся вниз и садимся в
машину.
— Мишель, как твои дела? — спрашивает она.
— Нормально, — безэмоциально отвечаю я.
— Как Николас Холд?
— Нормально.
— Ты подумала над моими словами?
Я поворачиваюсь к ней, и мне хочется закричать от
боли, пронёсшейся по сердцу, от её слов и спокойного
выражения лица, словно это было обсуждение погоды.
Я смотрю на неё и жмурюсь, а из глаз выкатываются
слезы, что я отворачиваюсь и стираю их.
— Ты самая ужасная мать на всей планете. Ты самая
жестокая и тупая женщина, которую я знаю. Я
думала...я восхищалась тобой, но ты просто кукла в
руках общества. Ты —зомбированный деньгами
человек и мне жаль тебя. Ведь для такой как ты, ребёнок — средство богатства и стабильности. Но ты
так и не поняла, что детям ничего этого не нужно, они
хотят человеческой любви. Они хотят быть нужными и
хотят поддержки от своих родителей. Они хотят
семью. Но ты не смогла это сделать, у тебя не хватило
ума, или же твоя мания величия и место в обществе
убили в тебе все живое. Нет, — я поворачиваюсь к
ней, а голова полна злости и обиды на неё.
— Мишель...
— Я не желаю с тобой говорить на эту тему. Я больше
не желаю слышать от тебя это. И только заикнись, я
так опозорю тебя перед твоими подругами, что ты на
всю жизнь запомнишь, как слова могут оставаться в
твоей жизни и отравлять её. Нет, мой ответ нет. Для
меня мой ребёнок будет не средством, он будет
волшебством, которое подарит мне смысл жить, двигаться и работать над собой. Ты этого никогда не
узнаешь, мама.
Машина останавливается рядом с выставочным
залом. Я смотрю в глаза матери и не вижу в них
раскаяние, а лишь превосходство надо мной, гордо
поднятый подбородок и никакой любви в этом
человеке. Я качаю головой на все свои надежды, которые питала в отношении её, и распахиваю дверь, выходя на залитую солнцем улицу.
Купив билет на выставку, я брожу по ней, даже не
замечая, как отражаются лучи солнца в стекле и
фигурах. Насколько тут красиво, насколько чисто и
прозрачно. Я останавливаюсь напротив собаки, опускаясь перед ней на колени. И она напоминает мне
Шторма. Моя рука тянется к ней, и я дотрагиваюсь до
холодного стекла.
Ещё вчера было все так же гладко, как и морда собаки.
Вчера я верила в сказку, разрушившуюся вмиг.
Сложно, мне действительно сложно становится жить и
двигаться. И я не хочу этого делать, хочу только
обнять Ника и попросить помощи. Чтобы он снял с
меня эту ношу решения, ведь я продолжаю любить
его, пытаться понять и принять. Я не понимаю, почему
так все ненавидят меня. Его сестра, моя сестра, моя
мать. Что же я сделала плохо, кроме того, как
появилась на этом свете?
Перед моими глазами проплывает картинка, где
маленький мальчик с тёмно-русыми волосами, губы
которого все избиты, с засохшей кровью, идёт...идёт, чтобы увидеть самое страшное, что он мог знать.
Десять лет. У него даже не было возможности прожить
иную жизнь, все занимались собой. Все пытались
забыть прошлое и им это удалось, кроме него.
Меня пронзает мысль, такая ясная и яркая, что я
