Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Наибольшую известность и славу далеко за пределами Дунайской монархии принесла ему книга «Оленёнок Бемби», экранизированная в Америке Уолтом Диснеем. Никого, кто читал книгу «Мутценбахер», не должен был миновать «Оленёнок Бемби» Зальтена в качестве обязательного чтения. И парадокс заключается в том, что оба героя этих книг – и Бемби-оленёнок, и Жозефина-распутница – имели целью своих похождений научиться у высших позвоночных свойственным тем от рождения боязни и страху.
«Но их организм не подчинился этому року, – пишет современный немецкий литературовед К. Х. Крамбах. – Они не чувствуют опасности, они игнорируют царящее в мире зло, которое является всё же основным звеном, главным компонентом морализма и доминирующих в обществе нравов. Оленёнку удаётся научиться тому, что если ты хочешь уцелеть в дебрях жизни, ты должен уметь постоять за себя и оставаться одиночестве. Воспитание принца Бемби в лесу завершается позицией героического отречения и самоизоляции.
Воспитание Жозефины Мутценбахер тоже начинается и достигает кульминации в «дебрях». Но она ищет и находит своё счастье. В каждой фазе её юной распутной жизни, в каждой позе, которую она принимает, в каждой группе, в которой она участвует, она думает только о том, чтобы получить удовлетворение и знает, как его достичь. Вместо того чтобы, – как то подобает героиням классических и ординарных романов о распутницах – погружаться в уныние и пессимизм безысходности как возмездие за порок, она действует стойко и неизменно сохраняет весёлость и жизнерадостность. Она скачет по ступеням лестницы от низкого сладострастия навстречу небу своего земного блаженства».
Она поступает так, потому что это её забавляет. Но она, естественно, и кое-что зарабатывает на этом. Она глубоко убеждена и сама пытается убедить других в том, что Жозефиной Мутценбахер стоит быть и жить. В этом нет ничего зазорного… А если такой образ жизни тому-то не нравится – пусть этим не занимается. Ни мужчина, ни женщина.
В книге «О рабстве и свободе человека» Н. А. Бердяев писал: «Не подлежит никакому спору тот факт, что половое влечение и половой акт совершенно безличны и не заключают в себе ничего специфически человеческого, объединяя человека со всем животным миром».
«Избавляя себя от одежды, ты слагаешь ли с нею свой страх? Как пропитанный ядом хитон, облекает сей страх твое тело и, приникнув к нему, отравляет, пусть ты даже на дню десять раз омовенье верши, умащая обильно несчастную плоть. В силах ль страх ты отринуть всецело хоть на два лишь пробега часов убегающей стрелки?.. А они вот способны!»[3]
Не тех ли, кто подобен венской Жозефине, имел в виду в своём стихотворении «Страх» Хуго фон Гофмансталь – другой знаменитый современник Феликса Зальтена?
«Порнография стала общественным явлением. Наконец-то умные головы уразумели, что литературное достоинство больше не следует связывать с определённым содержанием и сюжетом и даже ставить в зависимость от специфически устоявшегося способа выражения. А поскольку существует хорошая и скверная порнография, то в данном контексте можно указать на несомненный шедевр: жизнеописание Жозефины (Пепи) Мутценбахер, – писал критик Штуттгартской газеты. – С обескураживающей прямотой и подкупающей непосредственностью Пепи своим острым венским язычком выкладывает без обиняков всё, что ей бог на душу положит, совершенно безо всякой жеманности и утончённости».
* * *Перед нами, читатель, не будем забывать, свидетельство другой эпохи. И в связи с этим любопытно было бы задаться с позиции сегодняшнего дня вопросом: «А что принципиально нового появилось в нашей жизни по сравнению с тою?» Или точнее: «Что изменилось в человеке? Стал ли он нравственнее, цельнее – или, наоборот, циничнее?» Ответ, думается, очевиден.
И, вероятно, не случаен тот факт, что сегодня сеть самых фешенебельных и шикарных борделей австрийской столицы называется именно «Josefine Mutzenbacher». Так реальная Жизнь отдает дань Литературе.
Евгений Воропаев,
Санкт-Петербург, 2004
ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ВЕНСКОЙ ПРОСТИТУТКИ,
РАССКАЗАННАЯ ЕЮ САМОЙ
Говорят, что из молодых проституток получаются к старости хорошие богомолки. Ко мне это не относится. Я очень рано стала проституткой и испробовала всё, что только – в постели, на столах, стульях, скамейках, прижатой к голой каменной ограде, лёжа на траве, в углу тёмной подворотни, в chambresseparees,[4] в вагоне железнодорожного поезда, в казарме, в борделе и в тюрьме – вообще может испробовать женщина, однако я ни в чём не раскаиваюсь. Сегодня я уже в том возрасте, когда утехи, которые может предложить мне мой пол, отошли в область воспоминаний; я богата, я отцвела и очень часто совсем одинока. Но мне не приходит в голову, хотя я и становлюсь всё более благочестивой и набожной, приносить теперь покаяние. Из бедности и нужды, на которые я была обречена от рождения, я смогла выбраться и добилась всего только благодаря своему телу. Без этого жадного, с юных лет загорающегося любым чувственным наслаждением, в каждом пороке детства упражняющегося тела я бы окончательно опустилась, подобно своим подругам, которые умерли в воспитательном доме или зачахли истерзанными и отупевшими пролетарскими жёнами. Я же не задохнулась в грязи предместий. Я получила прекрасное воспитание, которым целиком и полностью обязана исключительно распутству, ибо оно было тем, что привело меня к общению с аристократичными и образованными мужчинами. Я на собственном опыте вскрыла и поняла, что мы, бедные, низкого происхождения женщины, не столь уж виновны, как-то хотели бы нам внушить. Я увидела свет и расширила свой кругозор, и всем этим я обязана своему образу жизни, который называют «порочным». Если сейчас я и описываю на бумаге свою судьбу, то делаю это только для того, чтобы скоротать этим часы одиночества и вызвать, хотя бы в воспоминаниях, то, чего мне недостаёт нынче. Я нахожу это занятие более подходящим, нежели исполненные раскаяния назидательные уроки, которые, вероятно, понравились бы моему духовнику, однако самой мне пришлись бы не по душе и только нагнали бы на меня безграничную скуку. А, кроме того, я нахожу, что жизненный путь подобных мне женщин нигде не описан. Книги, которые я просматривала позднее, ничего не рассказывают об этом. И, возможно, было б совсем неплохо, если бы аристократичные и богатые мужчины, которые развлекаются с нами, которые манят нас и, простодушно верят всем несусветным вещам, услышанным от нас, прочитав эти строки, всё-таки однажды узнали на примере одной из девочек, столь пылко заключаемых ими в объятия, как всё выглядит в действительности, откуда эта девочка родом, что пережила и что думает.
