Роман с седовласым ловеласом (ЛП) - Саммерс Хлоя

Учитывая, что у меня всего две тысячи слов, написать пятьдесят будет непросто. Не говоря уже о том, что меня полностью заблокировали на несколько недель, а то и месяцев. Я имею в виду, сколько любовных историй вы можете написать, если никогда не были влюблены?

— Я знаю, что прошу многого, но, возможно, я смогу получить отсрочку. Как-нибудь до конца месяца, только по этому поводу…

— Ты просила продлить и последнюю книгу. Если мы снова задержимся, нам придется приостановить предварительные заказы. Это плохо скажется на продажах. Ты действительно хочешь это сделать? Я уверена, что не хочу этого. — Ее тон глубокий, неприукрашенный, расчетливый.

Я делаю паузу на мгновение, размышляя над тем, сколько смогу сделать за неделю. Я могла бы писать десять тысяч слов в день, если мне придется, но я не смогу проводить много времени со своими друзьями, людьми, ради которых я приехала сюда. Это, и даже если я буду писать по десять тысяч слов в день, я только потеряю время, а в итоге передам ей очень черновой вариант, который будет выглядеть ужасно с моей стороны.

— Это не будет идеально, — говорю я. — Но я могу передать тебе кое-что через семь дней.

Она вздыхает:

— Пять часов. Если опоздаешь хотя бы на минуту, мы будем смотреть на других авторов. Ты не единственная писательница в городе, Кловер.

Я уступаю и вешаю трубку, глубоко вдыхая воздух, прежде чем медленно выдохнуть. Ладно, ну… Я еще смогу завтра вечером поужинать с девочками, а потом мне придется запереться в номере, чтобы закончить. Вероятно, было бы хорошо, если бы у меня был план, идея или персонаж, о котором можно было бы написать. Комната кружится, и я делаю глоток принесенного с собой вина, успокаивающие звуки живой музыки немного расслабляют мои нервы, пока я слушаю, хотя это длится недолго. Мужчина играет три песни, затем возвращается в бар, наклоняется на минуту, чтобы поговорить с Джимми, а затем смотрит на меня. Сначала это всего лишь быстрый взгляд, но он поворачивается назад, чтобы бросить еще один.

— Все в порядке? Ты выглядишь так, будто только что увидела привидение, — говорит он, направляясь ко мне.

Я нервно провожу пальцем по бокалу. Я никогда раньше не разговаривала со знаменитостями. Я не знаю, что сказать. Кроме того, этот выше, крупнее и мускулистее, чем я сначала отметила. И еще у него поразительные голубые глаза, которые, кажется, пронизывают всю окружающую их белизну.

— Да, я в порядке, — лгу я, надеясь, что он сдастся и пойдет своей дорогой. Сегодня вечером я не в настроении выставлять себя в плохом свете. Не поверх всего остального. — Просто устала. Дорога сюда была долгой.

Мужчина улыбается и скользит в противоположную сторону кабинки:

— Если я что-то и запомнил, так это выражение беспокойства. И ты, моя дорогая, ощущаешь его четко и ясно. Хочешь поговорить об этом?

Я смотрю на него, его взгляд теперь сосредоточен на мне, в его большой руке бутылка пива, которую он крепко держит. Я знаю, что говорить с ним будет ошибкой. Я чувствую это своими внутренностями, но мои губы… у них есть собственный разум.

Глава три

Атлас

Я, наверное, выгребу немного дерьма за то, что рано закончил свой сет, но я не мог оставаться там и играть, зная, что эта женщина сидит здесь с таким несчастным лицом. Её волосы собраны в пучок, на ней чёрное платье с глубоким вырезом, обнажающим достаточно декольте, так что на него трудно не смотреть. Я смотрю вниз, затем снова ей в глаза. Они светло-зелёные с коричневыми вкраплениями. Нет сомнений, что она красива, но я сижу здесь не поэтому. Я здесь, потому что у меня слишком много раз был такой взгляд, чтобы оставить её в покое. Чёрт, последнее, что я ищу, это любовь. Я чертовски стар для этого. А даже если бы и не был, она слишком молода для меня. Я предполагаю, что ей где-то между двадцатью двумя и двадцатью шестью.

— Итак, что происходит? — я подсказываю ещё раз. До сих пор она хранила молчание.

Она щурит глаза:

— Мне не нужно рассказывать тебе все свои секреты. Кроме того, они всё равно не так уж и хороши. Сомневаюсь, что ты сочинишь по ним хотя бы одну песню.

Я смеюсь и делаю глоток пива:

— Значит, я хочу развеять твою печаль, чтобы написать песню? Ты так думаешь? Всё это время я создавал свои собственные проблемы в качестве вдохновения. Какого чёрта?

На её лице появляется улыбка, искренняя, которую ей трудно скрыть.

— Расскажи мне свой, и я поделюсь со своим. — Её тон сменился на тихую игривость, как будто солнечная часть её личности пытается преодолеть всю боль, которую она чувствует.

Я качаю головой:

— Просто некоторые разногласия с моим братом. Он вернулся в город после многолетнего отсутствия. И он хочет продать ранчо моих родителей. Ранчо, которым я управляю уже десять лет. Теперь он хочет обналичить и разделить выручку, как будто мы продаем мотоцикл. — Моя кровь снова начинает закипать, когда я думаю об этом. — Хотя это временно. Он придёт в себя, или я позабочусь об этом.

Она расширяет глаза, прежде чем посмотреть на свой бокал с вином, в котором две вишенки опустились на дно.

— Как можно убедиться, что кто-то придёт в себя?

Я отмахиваюсь от этой мысли.

— Ах, это всё разговоры. Я смогу найти где-нибудь пятьсот тысяч.

— Я думала, что у такой рок-звезды, как ты, есть куча денег.

— Я был рок-звездой десять лет назад. И хочешь верь, хочешь нет, но гитаристам платят не так уж и много. Особенно, когда они покидают группу за тридцать дней до масштабного мирового турне. — Я ненавижу себя за то, что сказал это вслух. Я должен был позволить ей думать, что я крутой. По правде говоря, мои коллеги по группе не разговаривали со мной уже много лет. Никто не обижался на мой уход из-за обстоятельств. Но после моего ухода говорить особо было не о чем. Они давали концерты на забитых стадионах, а я кормил цыплят. Я пожимаю плечами. — У меня есть кое-какие вещи на ранчо, которые я могу продать, если понадобится, но думаю, что он передумает, прежде чем до этого дойдет. — Я знаю, что говорю это сейчас, чтобы утешить себя, но это всё, что у меня есть. — А ты? Я вывернул все своё нутро. Твоя очередь.

Её брови поднимаются, она делает глубокий вдох, поджимает губы, а затем медленно выпускает воздух.

— Я не уверена, что моя история достойна песни, как твоя. Мне просто нужно написать пятьдесят тысяч слов к следующей субботе. Я не думаю, что у меня это получится.

— Что ты делаешь?

— Ой, извини… Я писательница. Романтика, худшая из всех, — смеётся она, вылавливая вишню из вина вилкой и отправляя набухший плод в рот, держа за хвостик.

Я прочищаю горло.

— Худшая? Я думаю, она лучшая, верно? Ты можешь писать любовные истории и всё такое слащавое дерьмо, которым увлекаются люди.

Она чешет щеку и закатывает глаза в сторону, крутя между пальцами хвостик вишни.

— Да, настоящий кайф.

— Ну, чертовски саркастично. Почему ты выбрала это направление, если тебе не нравится?

— О, я люблю это читать. И когда я написала свои первые пару книг, то могла точно представить, что мне нужно, чтобы истории стали популярными. Они имели огромный успех. — Она испускает ещё один тяжелый вздох. — Но это четвёртая книга серии… и я уже не знаю, что сказать. Загородная жизнь сейчас очень популярна, и издатель хочет чего-то актуального, но… привет, — говорит она, указывая на себя и улыбаясь, — я житель Нью-Йорка. И не только это, но… ничего. Ага. Так что…

— Что? Нет… ты просто добралась до самого хорошего.

Она ухмыляется:

— Хорошего? Ты имеешь в виду то, что превращает мою жизнь в полное крушение поезда? Это нехорошо.

Я слегка наклоняюсь.

— Не для незнакомца, который тебя слушает… давай попробуем.

Её глаза закатываются, прежде чем снова сузиться на мне.

— Просто… Я пишу все эти любовные истории, но на самом деле никогда не была влюблена. А построить любовную линию и написать роман в сжатые сроки практически невозможно. Я имею в виду, что в какой-то момент ты просто больше не сможешь притворяться.