Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Между тем шлейф Экхардта уже искал заветный вход.
– Не устраивайте истерику, из-за одного-то раза… – пропыхтел он. При этом я со стороны видела, как он гладил и сжимал груди.
– А если сейчас кто-нибудь придёт?.. – взмолилась мать.
– Никто не придёт, – успокоил он её и резкими толчками начал, было, половой акт. Мать лежала спокойно и почти не шевелилась. Она только безостановочно повторяла:
– Прошу вас, не делайте этого… прошу вас… не… – Вдруг она засмеялась: – Да вы никак не найдёте дорогу… – Экхардт безуспешно пытался втолкнуться в неё. И я услышала, как она внезапно прошептала: – Погодите… нет… не так… – Потом раздался короткий стон, длинный вздох. Экхардт воткнул ей шлейф.
Ситуация в мгновение ока изменилась. Мать задрожала всем телом, затем широко раскинула ноги, а Экхардт приподнял её и просунул под неё обе руки:
– Так, – прошептал он, – вот так-то, бабёнка.
Мне были знакомы его ритмичные удары, и я увидела, что сейчас он сношается с превеликим наслаждением. Я стала размышлять, остаться ли мне здесь и продолжить свои наблюдения, или спуститься вниз и поискать в подвале господина Горака. Однако во-первых я побоялась, что могут услышать, как я буду уходить, а во-вторых, остаться на месте меня заставило любопытство.
Мать начала отвечать на толчки Экхардта.
– Ага, – крикнул он, – значит, ты всё-таки можешь… всё-таки можешь… ах… какая тёплая, узкая втулочка… и какие прекрасные титьки… ах… а как хорошо ты подмахиваешь… ах… теперь я не стану спешить с оргазмом… теперь я надолго поселюсь в этой норке…
Дыхание матери становилось всё учащённее и быстрее, и вскоре она, наконец, тоже заговорила:
– Мария и Иосиф… ты делаешь мне больно… что за хоботище, такой большой… и такой толстый… а-а… сладко… как сладко… а-а… а-а… это совершенно иначе, чем происходит обычно… крепче, ещё крепче… это даже в грудях отдаётся… сношай меня… сношай меня хорошо… Вот сейчас у меня подходит!
– Только не торопись, – заметил Экхардт, который как молотилка двигался вверх и вниз. – Только не торопись… я не стану брызгать сейчас, только подожди.
– Ах, как это замечательно… Никогда не думала, что можно так долго сношаться, – шептала она. – Мой муженёк уже давным-давно бы закончил… а-а… как же хорошо… он так крепко входит… так крепко… и так продирает… а-а… это чудесно… так долго мой муж никогда не делал…
– Если сейчас вытащить, было бы неприятно? – спросил Экхардт и при этом чуточку подался назад.
Мать громко закричала, мёртвой хваткой вцепилась в него и, когда он опять вернулся на место, снова запричитала:
– А-а… господи… на меня накатывает… на меня накатывает… ради бога, только сейчас не уходи… только не сейчас… пожалуйста… пожалуйста, я прошу…
Экхардт могучим орлом взлетал вверх и вниз:
– Что, сейчас у меня вдруг появилось право сношать тебя, не правда ли? Сейчас я имею право на это? Не так ли? И ты уже не хочешь, как прежде, меня отвергнуть…
– Только пудри меня… Ах, господи, если б я знала, как это хорошо, как хорош член и как он умеет наяривать… ах… ах… сейчас… сейчас…
Она залилась слезами, начала визжать, всхлипывать, и жадно хватала ртом воздух. Экхардт же продолжал дело совокупления.
Мать сказала:
– У меня уже прошло…
– Не беда, – перебил он её, – авось, на тебя ещё раз накатит. – И с неубывающей энергией задолбил дальше.
– Ещё! На меня, в самом деле, уже снова накатывает… ха-ха! От своего мужа я никогда такого не получала… о-о… я умираю… я умираю… я чувствую твой хобот до самого горла… прошу тебя… возьми соски… поиграй моей грудью, пожалуйста, поиграй сосками… так… так… и только продолжай всё время сношать меня…
Экхарт ещё усилил напор:
– Сейчас я, стало быть, имею право играть твоими сосками, а? – шёпотом спросил он. – Сейчас я не слышу, чтобы кто-то называл себя «честной женщиной», так ведь… с сосиской в булке всякие глупости мигом из головы вылетают…
Она счастливо ответила:
– Конечно, только держи её в булке, свою сосиску… только оставь её внутри… а-а, на меня снова уже накатывает, в третий раз… ах, да что там… «честная женщина»… ах, да что там… на меня накатывает… сношай меня, дери меня… а если кто и придёт, мне совершенно плевать на это…
Экхардт неистовствовал на ней и свирепствовал. Он рвал её груди, задирал её к потолку ноги и в какой-то момент я услышала знакомый мне предсмертный хрип:
– Сейчас… сейчас я брызгаю…
– Брызгай же, брызгай! – Моя мать с воодушевлением приняла его сперму. – Ах… сейчас… сейчас я чувствую его… сейчас… как он брызгает… очень тепло проникает внутрь меня… ах, и как же он часто пульсирует… ах, вот это член, вот это член… хи-хи-хи, соски, возьми их… так… у меня тоже подходит… я, несомненно, рожу ребёнка… так много он брызгает… ничего не поделаешь… и как же он ударяет при этом… когда мой муж прыскает, он даже не шевелится… а ты при этом ещё и сношаешь так здорово… так… так… а мой благоверный брызнет пару капель и аттракцион на этом кончается… а-а… а-а… а-а…
Наконец, они затихли и лежали друг на друге совершенно тихо. Всё было позади. Затем Экхардт поднялся, а моя мать села на кровати. Волосы у неё были растрёпаны, неприкрытые голые груди выступали вперёд. Юбки по-прежнему были задраны. Она прикрыла лицо ладонями, но сквозь раздвинутые пальцы смотрела на Экхардта и улыбалась.
Он схватил её за руки, убрал их от лица.
– Мне стыдно, – сказала она.
– Ах, вздор всё это! – отмахнулся он от неё. – Теперь это уже не имеет значения.
– Мой хвостик, мой хороший хвостик! – ласково сказала она, держа его шлейф в руке и с любопытством разглядывая. – Нет, какой всё-таки шлейф красивый… у меня до сих пор не прошло ощущение, будто он всё ещё находится внутри.
Потом она наклонилась и вдруг целиком взяла в рот красную, толстую колбаску Экхардта, которая уже наполовину обмякла. Наш богатырь тотчас же воспрянул и налился прежней силой.
– Давай… посношаемся.
Экхардт вынул шлейф у неё изо рта и хотел снова опрокинуть её на постель.
– Нет… – изумлённо воскликнула она, – ещё раз? Ты действительно сможешь ещё раз?!
– А что в этом такого особенного? – спросил он. – Естественно… ещё раз пять… если никто не придёт…
– Только бы никто не пришёл! – воскликнула мать, – не знаю, я уже совершенно ничего не соображаю… мне этого не выдержать…
– Лучше всего, – заявил Экхардт, – лучше всего было бы, на случай, если кто-нибудь явится, нам вообще не ложиться… давай-ка сядем туда.
Он расположился в кресле, и из его чёрных брюк торчал красный шлейф.
Мать осторожно заняла место в седле, и я увидела, как она запустила вниз руку и сама вставила себе грифель. Вслед за этим она как одержимая запрыгала вверх и вниз:
