Шахразада - Нур-ад-Дин и Мариам
И тут Нур-ад-Дин увидел второе чудо – его мать улыбалась. Более того, она сменила свое обычное темное суровое платье на куда более светлое и яркое, к тому же повязав узорчатую шаль необыкновенной красоты, которую его отец, уважаемый Абусамад, подарил жене незадолго до своей смерти.
– О матушка, как ты хороша! – вырвалось у юноши. И Мариам поняла, что это чистая правда, ибо глаза сына светились такой радостью, какую невозможно изобразить даже самому талантливому лицедею.
Мариам улыбнулась этим словам Нур-ад-Дина и сказала:
– Ах, мой дорогой мальчик, сегодня произошли два столь удивительных события… Они вернули меня к жизни, они… Да ты и сам видишь, что они сделали с твоей престарелой матерью.
Нур-ад-Дин широко улыбнулся. О, сейчас его матушку престарелой не назвал бы ни один безумец – ибо она выглядела собственной дочерью. Кожа щек горела румянцем, какой нередко можно увидеть на лицах совсем юных девушек, глаза сияли изумительным теплым светом, а губы, яркие, словно подкрашенные кармином, весело улыбались.
– Ах, матушка, хотел бы я выглядеть столь же прекрасно, как ты…
– Ты мне льстишь, сынок. Идем, ужин ждет тебя. А пока ты будешь превращаться из скучного лавочника в моего любимого малыша, я тебе расскажу обо всем.
Нур-ад-Дин вошел в гостевую комнату и поразился третьему за сегодняшний нескучный вечер чуду. Ибо стол был уставлен яствами столь обильно, будто есть собирался не один, пусть уставший и проголодавшийся юноша, а целое войско мамлюков, питавшееся в пустыне исключительно акридами и каплями росы.
– О Аллах всесильный, матушка! Что случилось? Наш дом ждет какая-то большая радость? Или, о прости мне этот вопрос, я забыл о твоем дне рождения?
Мариам рассмеялась.
– Ты не забыл о моем дне рождения, ибо до него еще более полугода. А дом наш действительно посетила великая радость. Ибо наш сосед и добрый друг дома сегодня спас меня от огня, в котором я непременно сгорела бы, не оставив даже воспоминания…
– Я не понимаю, матушка… – жалобно проговорил Нур-ад-Дин. – Я не понимаю таких странных шуток.
И тогда Мариам, не скрывая от сына почти ничего (ну, кроме того, о чем ему знать вовсе не полагалось), рассказала и о том, как она вернулась мыслями в прошлое, как почувствовала прощальную ласку Абусамада и как очнулась от ведра холодной воды.
– Почтенный мой тезка, должно быть, сошел с ума!
– О нет, мальчик, он просто испугался, что у нас пожар, вот и бросился на помощь. Вполне достойное и понятное для мужчины поведение.
– Должно быть, так…
Со смехом рассказывала Мариам и о том, что она спасла лепешки, и о том, как Нур-ад-Дин напросился на ужин. Ее сын, юный Нур-ад-Дин, удивлялся рассказу матери. Более того, он готов был уже и оскорбиться за нее, но все простил почтенному купцу, еще раз взглянув в лицо Мариам – сияющее, юное, прекрасное.
– …Вот такой был у меня вечер, мой мальчик!
Нур-ад-Дин нежно улыбнулся матери.
– Я рад слышать такие вести, матушка. Ибо они куда лучше, чем то обычное печальное молчание, каким ты встречала меня раньше.
Юноша склонился к руке матери и поцеловал ее. Обычай франков, о котором уже вспоминал Нур-ад-Дин, прижился, дабы хоть иногда радовать женщин, которым мужчины научились оказывать почести.
– Не годится такой прекрасной женщине самой таскать тяжелую посуду и мыть ее! Я помогу тебе, матушка!
И это было последнее, четвертое чудо сегодняшнего дня. Только его сотворили не волшебники, а люди. Ибо Маймуна в очередной раз оказалась права – людская природа способна совершить такое, что не под силу всем колдунам и магам мира.
Макама семнадцатая
Стоял ясный полдень, когда почтенная Мариам решила, что пора возвращаться домой. Все утро она провела на базаре, выслушивая сплетни и делая вид, что выбирает овощи и зелень. Увы, день сегодня выдался скучным – никто никого не зарезал, не утопил, и даже – о Аллах, бывают же такие зануды! – не задушил голыми руками.
Должно быть, в эту ночь творилось какое-то великое колдовство и весь городок спал. Хотя, быть может, дело было в том, что не появилась среди рыночной суеты самая главная и самая знающая меж всеми посетительницами рынка, уважаемая Суфия-ханым, чье имя не зря означает «мудрость».
Ибо те дни, когда почтенная Суфия появлялась среди покупателей, были более чем интересны для всего городка – его жители сразу узнавали обо всем, что творится за высокими дувалами и неприступными стенами городской знати. Удивительно, как почтенной ханым удавалось быть в курсе всех дел, но к этому давно уже привыкли, а день, когда она не отправлялась за покупками, столь же привычно называли днем скучным и пустым.
Итак, уважаемая Мариам уже собралась уходить с рынка. Ее корзина была полна и, о Аллах, как тяжела. Но следовало бы подумать не только о вкусной еде, но и о здоровье. И потому почтенная матушка направила свои стопы в сторону лавок, где лекари всего мира – так, во всяком случае, считали они сами – продавали мази, притирания, травяные сборы и совсем уж таинственные бальзамы, помогающие от таких удивительных заболеваний, как печаль коленных суставов и тоска коротких волос.
К счастью, Мариам в столь удивительных снадобьях не нуждалась. А потому, потратив всего несколько фельсов, купила вавилонские груши и смирненские фиги, ибо известно, что они обладают целебными свойствами и успокаивают разлитие желчи. Не забыла она и имбирь – ибо он и врачует, и взбадривает подобно прекраснейшему из напитков – великому кофе. Кроме того, добрый торговец предложил уважаемой ханым молодые побеги ивы и сливового дерева – ибо никогда не знаешь, когда потребуется успокоить припаркой боль в суставах. А разве есть что-то лучшее для правильных припарок, чем молодые побеги ивы?
Мариам про себя усомнилась в этом утверждении. Но она была женщина мудрая, и потому никогда не отказывалась от того, что достается даром. Поблагодарив мудрого лекаря, почтенная Мариам направилась домой.
Неподалеку, она прекрасно знала это, была расположена одна из лавок, что принадлежала некогда ее доброму Абусамаду и в которой теперь хозяйничал Нур-ад-Дин. Искушение показаться на глаза сыну, а вернее, посмотреть, как там ее мальчик, было весьма велико. Но у Мариам хватило твердости, чтобы не сворачивать в хорошо известные ряды. Вот показались уже и ворота – как бы ни был велик базар, как бы ни был шумен, но он уже оставался позади. И в этот миг добрая женщина услышала слова, которые заставили ее сердце вздрогнуть.
– …и почтенный Нур-ад-Дин столь болен, что ему не дожить даже до следующего Рамадана…
Солнце для уважаемой Мариам скрылось за чернейшей из туч. Ей показалось даже, что исчез весь воздух, что лишь пыль и зной остались в мире. Ноги налились свинцовой тяжестью, а сердце заболело столь сильно, что из глаз женщины полились слезы.
