Бель де Жур - Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки
— Уголь, — авторитетно заявил папа.
Когда я была маленькая, наши печи топились дровами. Ими обогревались, на них готовили еду. Когда появились электрические печи с искусственным, фальшивым пламенем, мне было очень грустно.
Мы уже возвращались к нашему дому, как вдруг увидели, что какой-то человечек с встревоженным красным лицом пытался оттолкнуть свою машину от нашей. Увидев нас, он так и заплясал на месте, делая вид, что ничего особенного не произошло, что он тут ни в чем не виноват, во что поверить было трудно, поскольку ясно было видно, что чей-то идиотский автомобиль уперся в передний бампер нашей машины.
Папа как увидел все это, мгновенно оценил ситуацию и присвистнул.
— Ого, жене это вряд ли понравится, — обратился он к незнакомцу с таким видом, будто недовольство моей мамы само по себе таит в себе страшную угрозу и может убедить незнакомца не пытаться спастись бегством. Он озабоченно обошел место происшествия — даже мне было видно, что случай был пустяковый. Но незнакомец явно был под хмельком — остатки рождественского веселья — и перепугался до смерти.
— Уж и не знаю, что теперь делать, — цокал папа языком. — Машина-то, считай, разбита.
Человечек чуть ли не на коленях умолял пожалеть его и не вызывать полицию. Известное дело: отметки в водительских правах, машина не застрахована, дома жена собирается родить какую-то многоголовую гидру, и спасет ее только то, что он прибудет домой вовремя.
— Вот что я тебе скажу, парень, — отец озабоченно тер подбородок. — Давай сделаем так: клади две сотни, и будем считать, что мы квиты.
— У меня с собой только сто двадцать.
— Ладно, давай сто двадцать и вон ту бутылку виски на переднем сиденье.
Незнакомец только коротко кивнул и вручил отцу контрибуцию. Отец передал мне ее подержать, наклонился к машине, незнакомец тоже, и общими усилиями они расцепили бамперы. Незнакомец залез в машину, завел мотор и осторожно отъехал, бормоча под нос слова благодарности. Мы махали ему вслед, пока он не завернул за угол.
— Ну что, неплохой улов, — сказал папа, поворачивая ключ в замке входной двери. Потом отсчитал и вручил половину денег мне. — Маме ничего не скажем, договорились?
lundi, le 22 decembre
Первая проститутка, с которой я познакомилась, была одна хорошая папина знакомая. Можно сказать, они даже дружили. Это случилось, когда я была еще студенткой, примерно в это же время года.
Клянусь, мой папа никогда не был ни сводником, ни сутенером. Но у него есть одна странная черта: он обожает строить всякие неосуществимые планы, разрабатывать прожекты, ну и так далее. Ей-богу, его могли бы причислить к лику святых, будь он какой-нибудь, скажем, убежденный и истовый католик. Его альтруистические поползновения были разнообразны: то он собирался открыть ресторан, обреченный прогореть еще до регистрации в налоговой инспекции, то вдруг становился одержимым идеей восстановить честное имя целого ряда падших женщин. Эти наклонности привели его, в конце концов, к тому, что мать моя раньше времени заработала множество седых волос (возможно, она — тот человек, кого нужно бы предложить Ватикану для канонизации), но за несколько десятков лет совместной жизни с этим чудовищем она привыкла к его закидонам, причиной которых была исключительно его отзывчивость и мягкое сердце.
Не успевал он и рот раскрыть, как она уже знала, что он собирается предпринять еще одно, очередное провальное предприятие.
— Ага, явился с цветами, — рявкала она на него из кухни. — Что, опять что-то затеваешь? Другой причины я просто не вижу! До годовщины нашей свадьбы еще несколько месяцев!
Праздничное рождественское веселье в тот год пошло коту под хвост, потому что я порвала со своим парнем. Впрочелл, еще и потому, что я — не христианка. Пошлость и вульгарность этого праздника порой просто очаровательны, но чаще изматывают и раздражают. В этом году он был просто невыносим. Куда ни посмотришь — толпы народу, которые радовались событию, которое большинство людей во всем мире вовсе не считает из ряда вон по своей важности и значению. И измерялась эта радость бесконечными метрами самой пошлой и дешевой мишуры и никому не нужными, нежеланными подарками. Как-то раз, стоя в очереди в банке, я увидела в дешевом елочном стеклянном шаре собственное отражение, и мне вдруг пришло в голову, как все происходящее бессмысленно и преходяще: и весь этот праздник, и этот банк, и весь мир вообще. Мне было так одиноко тогда, что я была не способна даже злиться по этому поводу. Совсем одна. Никому не нужна. Неудачница. И вернувшись домой, я, как испорченный подросток, занялась рукоблудием, а потом на несколько недель отправилась к родителям, чтобы там как следует отвести душу и развеять дурное настроение.
Видя, что я в дурном расположении духа, отец предложил мне небольшую восстановительную прогулку в гости к одному из своих «друзей». Это оказалась женщина. И вдобавок бывшая наркоманка. Ее, по словам отца, недавно выпустили из тюрьмы, где она сидела за какие-то махинации, на которые она шла, чтобы достать дурь. Выйдя, она вернула отобранное право воспитывать детей, устроилась уборщицей в какую-то гостиницу и теперь старалась держаться подальше от прежних увлечений. Очаровательная, трогательная история. Я только криво усмехнулась, и мы покатили в гости к этой особе.
Первые минут пятнадцать в машине мы не говорили ни слова.
— Ты, понятное дело, знаешь, что твоя мать не одобряет этой поездки, — вдруг сказал он таким тоном, как будто произнес нечто само собой разумеющееся.
Я ничего не ответила и продолжала смотреть в окно, наблюдая, как толпы народу шляются в сумерках от магазина к магазину.
— Она очень приятный человек, — продолжал он. — И дети у нее совершенно очаровательные.
Отец мой совсем не умеет врать. Она встретила нас на унылой кухне и принялась угощать рассказами про то, что под ноготь ей попала какая-то зараза, палец стал нарывать, и ей дали на неделю больничный. Двое ее сыновей оказались такими, как я себе и представляла: старший, лет пятнадцати, тут же быстрым взглядом раздел меня догола и ощупал всю мою фигуру, а младший его братишка сидел, как приклеенный, перед телевизором и даже не повернул головы в нашу сторону.
На душе у меня было тяжело: перед глазами все стояло гневное лицо моего парня, который ни с того ни с сего обрушился на меня с обвинениями в снобизме, себялюбии и черствости, а потом взял и бросил. Ну что ж, как говорится, урок на будущее.
Отец, пятнадцатилетний отрок и его мамаша вышли из комнаты взглянуть на велосипед — ржавую кучу железяк за дверью, которую, скорей всего, подобрали где-нибудь на свалке. Мой отец работать руками умеет, вот он и решил взглянуть, что можно сделать из этого хлама. Я знала, чем все кончится: он потрогает, посмотрит, пощупает, подергает, покрутит, поцокаст языком, а потом просто даст парню денег на новый, а этот посоветует снести обратно на свалку. Я осталась скучать одна, в компании с младшеньким, который яростно расстреливал экран телевизора из пульта, переключая каналы. Но как только все вышли, он повернулся ко мне.
