Бель де Жур - Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки
А-2 любил вертеть мной, ставить меня то так, то этак. Он, не торопясь, раздевал меня догола, но оставлял трусики. Когда он входил в меня — почти всегда в задний проход, — он сдвигал их немного в сторону; он всегда при этом сжимал свой пенис у самого основания, там, где яички.
Прошло несколько месяцев, и оказалось, что одних трусиков ему недостаточно. Я купила себе летнее платье, коротенькое и цветастое. Он примерил его на себя. Я не могла удержаться от смеха и немедленно трахнула его прямо в этом платье. Лишь немного подпортило удовольствие то, что у А-2 бедра узкие, уже моих, а ноги красивей.
Как-то раз в выходные он предложил:
— А давай-ка мы с тобой сходим по магазинам!
Он не поскупился на несколько коротеньких, прелестных платьиц, которые поселились в его шкафу по соседству с трусиками.
Я знала, что у него есть и другая женщина. Он сообщил мне об этом еще до того, как мы стали с ним спать. Вероятно, я пыталась уверить себя, что там у них все уже почти кончено: жила она далековато, в другом городе, в нескольких часах езды, а кроме того, насколько я успела узнать, вела она себя с ним как настоящая стерва. Но вот как-то раз ему пришло в голову съездить в этот город, захотелось вдруг встретиться с тамошними друзьями. Несколько дней я ходила, стараясь не замечать раздражающий вес ключа от его квартиры в кармане, но потом не выдержала, уж очень сильным было искушение. Я пришла к нему на квартиру, перевернула все вверх дном, пытаясь найти хоть какое-нибудь свидетельство ее существования: фотографии, письма. И нашла-таки. Одна фотография особенно меня поразила, даже сердце защемило: и в самом деле прекрасное лицо, ослепительная улыбка и пижама, расстегнутая до пупа. Я отыскала номер ее телефона, имя, и позвонила. Трубку никто не снял. Я оставила на автоответчике сообщение: «Это подруга А-2, я просто хотела поговорить с вами — не беспокойтесь, это не срочно». Она перезвонила.
— Здравствуйте, — услышала я в трубке, голос ее звучал устало.
Я едва удержалась, чтобы не закричать. К горлу подкатил ком, в ушах застучало.
— Вы знаете, кто я? — спросила я.
— Наслышана, — ответила она.
Я рассказала ей все про нас с А-2. Она казалась совершенно спокойной.
— Что ж, спасибо, — сказала она под конец.
Через день после того, как он вернулся, я примчалась к нему.
Он ждал меня. Он сказал, что я очень ее расстроила. Какое я имела право совать свой нос, куда не следует?
Я молчала. Меня всю так и трясло от злости. Как это, какое право? Он что, не знает, что такое ревность?
Один из наших учителей в школе как-то проводил беседу с девочками из нашего класса: рассказывал нам про свою брачную жизнь.
— Любовь — это прежде всего твое решение, — заявил он перед аудиторией девиц, в крови которых так и бушевали гормоны. Мы только хихикали в ответ. Любовь это — никакое не решение, при чем здесь решение или не решение, когда все фильмы, которые мы смотрели, все песни, которые мы слушали, говорили нам про другое. Любовь — это сила, любовь — это достоинство и добродетель. Мы все были тогда в том очаровательном возрасте, когда любая из нас могла в своей спальне отсосать у лучшего друга собственного брата и тем не менее продолжать верить в его чистую и истинную любовь.
А потом я втюрилась, причем в парня, который постоянно делал мне больно. И тогда я постепенно стала понимать, что учитель-то был прав. Ведь для того, чтобы кто-то мог войти в твою жизнь, ты должна сама впустить его, открыть ему дверь. Конечно, это не дает никакой гарантии, что, впустив, ты будешь всегда контролировать ситуацию, но зато в этом есть какая-то ясность, в этом есть логика.
Контролировать ситуацию, вот что для меня было важно. Но я тогда впервые узнала, что такое ревность, она застала меня врасплох, как когда-то первая любовь, и ревность точно так же, как и первая любовь, буквально разрывала меня на части. Мы с А-2 стали ссориться, мы ссорились, а потом трахались, трахались, а потом снова ссорились... но со временем стали ссориться все больше, а трахаться все меньше.
И сам характер нашего секса тоже изменился. Когда-то он, бывало, наденет мои трусики, наклонится и, смеясь, подставит мне свой зад. А я, тоже со смехом, хлещу его хлыстом для верховой езды. Через несколько минут он бежит в ванную комнату, возбужденно спускает трусы и смотрит на свой зад в зеркало. И если ткань трусов не успела отпечататься на голой заднице, мы возвращаемся и продолжаем в том же духе. В общем, весело было.
А потом я просто стала хлестать до тех пор, пока кожа его не покрывалась рубцами и не начинала кровоточить. Или пока он сам не просил прекратить. Угрюмо стаю как-то.
В те времена, когда мы спали вместе, А-2, засыпая, обнимал меня, и объятия его длинных рук были крепки, как тиски. Я обычно сплю неспокойно, дрыгаю ногами, сбиваю простыню — а он сдерживал меня, успокаивал. Если я начинала, как сверчок, тереть нога о ногу, он сразу понимал, что мне холодно, и грел мои озябшие ноги своими. Когда он клал мне руку на живот, я всегда просыпалась, глядела на него и удивлялась, что спит он совершенно неподвижно. Наше тело столь беззащитно. Когда он спал, я могла в любой момент поранить его. Вот он медленно переворачивается, вот его широкая спина — чем не удобный момент вонзить в нее что-нибудь острое?
Однажды я проснулась еще до того, как зазвонил будильник: шторы были раздвинуты, за окном хмурое серое утро. Услышав, как он вздохнул, я подумала, что он уже проснулся, и повернулась к нему. Он дремал, пряча свои длинные руки, сложенные какими-то странными изломанными углами, под подушкой.
— Зачем ты прячешь руки, — спросила я, глядя на его торчащие локти: кисти были погребены в недрах постельного белья.
— Чтоб ты не откусила, — сонно промычал он и уснул еще крепче. На дереве под окном защелкал первый утренний скворец.
Он порвал-таки с той, другой женщиной, но я все никак не могла до конца поверить этому, рана осталась, и мы постепенно отдалялись друг от друга, все реже встречались, еще реже спали вместе, пока не настал день, когда вдруг оказалось, что у него завелась другая, да и я тоже не отставала. И ей-богу, оба мы были рады друг за друга.
jendi, к 18 decembre
Ходили с Н. в спортзал и там слегка повздорили. Ничего серьезного. Понятно, что кому-то выгодно, что к нам едет все больше всяких черных и других беженцев, от кого-то зависит, кому выдавать паспорта, а кому нет, но мы разошлись во мнениях о том, стоит ли ограничивать для них всякие социальные пособия и делать скидки на коммунальные услуги. Он был обеими руками за подобные меры, так что я сама удивляюсь, как я не обозвала его вслух параноиком, шовинистом и ненавистником бедных беженцев.
