Элизабет МАКНЕЙЛ - 9 1/2 weeks
сложности...
- Всем здесь хочется разговаривать, кроме меня, - говорит мужчина. -
Сними с меня одежду. И не торопись. У нас
нынче ночью полным-полно времени. Пришло время, и больше его не будет, узнать
все об этих блядских штучках.
Воспользуемся этим. А ты, - говорит он, обращаясь ко мне, - садись и смотри.
Тебе многому следует научиться.
Я пристально разглядываю дыру в полу около ванной. Она начала его
раздевать (я и до пуговицы на его рубашке
никогда не дотронулась); делает она это спокойно и сноровисто, как мать,
раздевающая малыша для того, чтобы он принял
ванну, а мальчик настолько устал от игр и беготни, что он не думает
сопротивляться, пока мама снимает с него грязную
одежду, ставит его в ванну, надевает на него пижаму и подтыкает одеяло, уложив в
постель.
Он ложится на спину и говорит мне, глядя не на меня, а на женщину,
которая стоит перед ним:
- Садись на этот стул и не шевелись.
Как во сне, я подхожу и сажусь. Как во сне, я вижу, как она становится на
колени между его ногами. Я не могу
унять дрожи, хотя я сжимаю ноги, опираюсь локтями о колени и зажимаю пальцами
рот. Он ловко снимает с нее юбку, и я
вижу черный треугольник ее трусиков и ее зад. Несколько секунд я думаю только о
том, что кожа ее очень бела и кажется
безупречной. В моем мозгу объективно отражается картина, которую я вижу перед
глазами (я только испытываю некоторое
вежливое удивление): толстые ягодицы и пышный парик шевелящийся между ног
лежащего мужчины. Вначале я слышу
только, как она сосет; потом он начинает задыхаться, стонать. Я хорошо знаю эти
звуки. Я считала, что они в некотором
роде принадлежат мне, в той мере, во всяком случае, в какой я одна была способна
вызвать их своим ртом, в той мере, в
какой они были результатом моего таланта, моего умения. Запястья у меня влажные
и измазаны тушью. Женщина
просовывает руку между его ляжками, ее голова теперь двигается вертикально,
снизу вверх, поднимается и опускается
прерывистыми толчками.
- Да, да, - шепчет он, - Боже мой.. Почти не понимая, что я делаю, я
срываю со стоящей на коленях женщины парик
и вцепляюсь в ее темные, шелковистые волосы.
- Но что...
Она сопротивляется, наши тела сплетаются. Он садится на край кровати. Я
оказываюсь перекинутой через его левое
бедро, правой рукой он хватает меня пониже колен, а левой - обе моих руки за
моей спиной. Он сдергивает с меня юбку,
хватает ремень. Потом просовывает руку под резинку и спускает с меня штаны. Я
сжимаю зубы, обезумев от ужаса, меня
переполняет бешенство. Не хочу кричать, пусть он бьет меня часами, не хочу...
Учитель в колледже говорил одному
ученику, мрачному парню, который был сильнее и выше всех нас:
- Твой отец должен был бы положить тебя к себе на колени, спустить тебе
штаны и выпороть. - Он говорил так,
когда этот отрок опрокидывал чернильницу (или даже тогда, когда он ничего такого
не делал). Все это говорилось мягко, но
даже в этой мягкости сквозил какой-то кошмар. Это давно забытое воспоминание
всплывает в моем мозгу. Но сейчас все
гораздо хуже. Все, что он делал со мной эти недели, было не так унизительно, как
эта насильственная плотская близость.
Быть привязанной к постели, ползать по полу, жить в наручниках, нет, это все
раем покажется с теперешним положением,
когда я подставляю ему ягодицы, как на блюде, а кровь кипит у меня в жилах,
гудит в ушах...
Естественно, дело кончается тем, что я кричу. Он перестает хлестать меня,
но не отпускает. прохладная ладонь
гладит меня по коже, по телу пробегают пальцы; рука подсовывается под мой живот,
спускается по ляжкам к коленям,
скользит по ногам.
- Дай мне вазелин, который ты принесла, - говорит он женщине, - и держи
крепко ее руки.
Он раздвигает мне ягодицы, глубоко засовывает палец в мой задний проход,
а другой - между половыми губами;
вторая его рука по-прежнему скользит между моими ногами. У меня напрягаются все
мышцы. Перед закрытыми глазами
вертятся желтые спирали; я стараюсь сосредоточиться на них. Скриплю зубами,
вонзаю ногти в ладони; я в большем
отчаянии, чем была тогда, когда он побил меня в первый раз.
- Я больше не могу, прошу тебя, не...
А мое тело начинает медленно двигаться в такт движениям его пальцев. Я
выгибаюсь, дрожу.
- Ты думаешь, что знаешь, что хочешь, лапочка, - говорит он шепотом прямо
мне в ухо, - а на самом деле ты
делаешь то, что хочет твоя п...да.
Еще один сильный толчок. Я кричу.
- Заставь ее замолчать, - говорит он женщине, и своей надушенной ладонью
она зажимает мне рот. Я изо всех сил
кусаю ее, и она заталкивает шарф мне в рот. Потом рот мне освобождают, и его
руки ласкают меня, пока я снова не кончаю,
в этот раз намного быстрее.
- Умоляю тебя, я больше не могу, дай мне кончить...
Он входит в меня все глубже, и я больше не могу говорить, но продолжаю
повторять:
- Умоляю тебя...
Я рухнула на постель и рыдаю под подушкой; рыдания глухие, будто
доносящиеся издали. Язык у меня между
ляжками. Подушку снимают. Его тело над моим, но язык по-прежнему там, между
моими ногами, и он заставляет меня
стонать.
Моя голова у него на плече, он лежит рядом со мной, крепко обнимая меня;
его пальцы у меня во рту, она сидит на
нем верхом. Когда он кончает, наши глаза - ее и мои - на мгновение встречаются.
* * *
Я еду в метро. Два месяца. Чуть больше девяти недель. Два месяца тому
назад я потеряла всякий контроль над
собой. Напротив меня сидит мальчик; кудри падают ему на лоб, рубашка
расстегнута. В руках - раскрытая книга. Я смотрю
на него долгим взглядом. Все тело мое расслаблено. Он отвечает на мой взгляд,
пытается раза два улыбнуться. Я скрестила
руки на коленях. Я не улыбаюсь. Я осознаю свою новую власть, и мальчик, я
полагаю, тоже. Впрочем, должно быть дело
идет не о новой власти, а о старой, о существовании которой я не догадывалась.
Я схожу на 4-й Западной улице. Мальчик вытягивает шею, чтобы на меня
посмотреть, открывает рот, когда я
смотрю на него, и неловко поднимается, чтобы тоже выйти, но двери закрываются.
Этот мальчик почувствовал, что во мне происходит. Это сочится из всех
моих пор. За эти месяцы я узнала о себе
кучу вещей, и узнаю что-то новое каждый вечер. "Что-то новое", - шепчет голос в
моем мозгу. Осознанная новая власть:
уязвимость, извращенная при этом, потому что это полная уязвимость и такая же
