Вероника Мелан - Ассасин
В этот момент Рен резко сжал мой подбородок, силой поднял голову и приказал:
— Смотри на меня!
Никогда раньше я не слышала в его голосе столько льда. Мой рот приоткрылся, я растерянно моргнула и зачем-то взглянула прямо в серо-голубые глаза.
А после закричала — лоб моментально пронзила боль.
Белая вспышка разорвалась в голове, словно бомба. Тысячи острых осколков вонзились в мозг, парализуя его. Глаза запульсировали, по щекам градом покатились слезы. Сквозь красную пелену в моем сознании высветились яркие зеленые цифры — телефонный номер.
Его. Чертов. Телефонный. Номер!
Часто и слепо моргая, я задыхалась от боли и унижения.
Он навязал мне его!
— Тварь.
Теперь мне было все равно.
Все равно, что делать, что говорить, как себя вести. За эти слова он имел полное право ударить меня, но я уже не боялась.
Пусть бьет. Больнее, чем теперь, он уже не сделает. Он и так сделал все, что мог, — насильно выжег свой телефонный номер у меня в мозгу. Бумагу можно скомкать и выкинуть, книгу контактов очистить, входящие стереть, но как стереть то, что выжжено в памяти? Как?! Никак!
Ненавистные цифры продолжали зеленым огнем полыхать перед глазами.
Приложив ладони к пульсирующим векам, я расплакалась и стала медленно съезжать вниз по стене — ноги отказались служить.
И без того стальная хватка усилилась.
Не желая ничего, кроме того, чтобы этот человек навсегда покинул мою жизнь, я отняла ладони от глаз, зло взглянула на стоящего напротив и прохрипела:
— Ты… сделал это… насильно.
На меня взирали холодно и молча, а меня несло:
— Ты… выжег его в моей голове, но тебе не заставить меня набрать его. Подавись, слышишь? Никогда не наберу. Никогда!
Я резко дернулась и оттолкнула от себя чужие руки. К выходу! Прочь отсюда! Почти врезавшись в высокие двери, я рывком распахнула их и выбежала на укутанную сумерками улицу, в груди булькал обиженный плач.
«Ненавижу, — кричала я мысленно, будто это могло чему-то помочь. — Ненавижу тебя, ненавижу, слышишь? Ненавижу!»
Пробежав несколько метров, я опустилась прямо на пыльный тротуар и разрыдалась в голос.
Вот уже третий час я медленно брела по пустынной улице. Болела голова, болели глаза, болело сердце, но я не замечала этого.
Зачем ты сделал это, Рен?
Зачем поиграл со мной, как с симпатичным плюшевым мишкой? Зачем подергал за лапы, зачем разворошил нутро, зачем после выбросил в мусорку? И теперь я — мишка, грустные пуговичные глаза которого навсегда обречены смотреть в бескрайнее небо, — вынуждена жить со вскрытой грудиной, отброшенная и ненужная.
Он забыл обо мне.
Выполнил свой долг — по-мужски позаботился, оставив средство для связи, — и со спокойной совестью испарился.
«Теперь моя очередь забыть тебя».
Не нужно больше вспоминать его красивое лицо, нежные губы, ласковые руки. Не нужно помнить о том, как пахнет его кожа и звучит его голос.
Ничего больше не нужно.
В какой-то момент, перегруженная горькими мыслями, я остановилась посреди ночной улицы и разрыдалась вновь — невыносимо болели глаза, беспощадно рвалось на части сердце.
Всхлипывая, я достала из сумочки зеркало и поднесла к лицу.
Собственный вид потряс меня до глубины души: глаза покрылись красной сеткой лопнувших сосудов, синие радужки казались неестественно яркими из-за алого вокруг ореола. Даже света уличных фонарей хватило для того, чтобы увидеть, насколько ужасно я выгляжу. Что же тогда будет днем? Ведь на белках не осталось ни единого белого пятнышка, сплошная красная пелена. Как я пойду на работу? Как я вообще выйду на улицу?
Хотелось рыдать, хотелось забиться куда-нибудь в угол и никогда не выходить из него, хотелось кричать от отчаяния.
Я добрела до ближайшей лавочки, опустилась на нее и закрыла лицо ладонями.
* * *Рен гнал машину на предельной скорости.
Он давно миновал разрешенное ограничение скорости в сто двадцать километров и продолжал давить на газ. Руки сжимали руль с такой силой, что костяшки пальцев побелели; на шее пульсировала жилка.
Холодные глаза внимательно следили за дорогой, губы сжались от напряжения.
Титаническим усилием воли он заставлял себя ни о чем не думать, а также, сосредоточившись на вдохе и выдохе, хладнокровно душил эмоции в самом зародыше.
Визжа шинами, машина резко вошла в очередной поворот, натужно выровнялась и черной тенью понеслась по пригородному шоссе.
Когда огни ночного города остались далеко позади, Декстер перестал давить на педаль газа, позволил скорости упасть и принялся высматривать среди густо растущих деревьев неприметный указатель. Наконец глаза его наткнулись на искомое, и Рен, едва не проскочив поворот, резко вывернул руль вправо.
Машина плавно закачалась на ухабистой ведущей в лес дороге, а спустя минуту, достигнув поляны, остановилась.
Небольшой участок земли, покрытый примятой травой, со всех сторон окружали деревья. Лунного света едва хватало на то, чтобы разглядеть землю под ногами, но это не смущало высокого хмурого мужчину, лицо которого в этот момент напоминало маску. Он уверенно пересек поляну, безошибочно отыскал врытые в почву пластины, поверх которых висели деревянные мишени, и принялся скидывать с них маскировочные ветки и траву. Затем вернулся к машине и, достав из-за пояса два тяжелых металлических пистолета, развернулся.
Взглянув на мишени, Рен прицелился. Плевать, что ночь, он прекрасно видел в темноте.
Накопившаяся ярость, смешанная с болью, выплеснулась, наконец, при нажатии на курок — один за другим в ночном лесу загрохотали выстрелы. Пули пробивали доски насквозь, все новые и новые дыры появлялись в самом центре деревянных фигур, большие и маленькие щепки с треском разлетались в стороны.
Рен точным движением откинул пустые магазины, заменил их новыми и вновь принялся стрелять. Здесь, где его никто не мог увидеть, он на какое-то время перестал обращать внимание на выражение своего лица — зубы его сжались, в глазах застыла бесконечная боль.
Продолжая менять магазины, он стрелял так долго, пока наконец не почувствовал, как напряжение отпускает его. Ярость ушла из серо-голубых глаз, оставив после себя глубокую тоску и печаль. Надавив на курок в последний раз, он медленно опустил пистолеты вниз и застыл.
Глава 6
Утро наступило внезапно.
Нехотя разлепив свинцовые веки, я какое-то время никак не могла понять, где нахожусь и почему так тяжело двигаться, а приподнявшись на локтях, поняла — вечером я рухнула в кровать, не раздеваясь, прямо поверх покрывала.