Я не искала любовь (ЛП) - Джусти Амабиле

Агентство, которое нашло мне работу в клининговой компании, предложило обслуживать столики на благотворительном мероприятии. Там должны собраться большие шишки, и я смогу заработать в два раза больше, чем за месяц гораздо более напряжённой работы.

Мне сразу же показалось странным, что нанять хотят меня. Я не совсем трофей, который можно выставлять напоказ, да ещё в таком изысканном месте. Затем я понимаю: да, нужны официантки, но не только. Ещё требуются символы. Обычные женщины, которые кажутся жертвами извращённых мужчин. Это похоже на то, как если бы на вечер, посвящённый критическому переосмыслению сказки о Белоснежке, для создания более реалистичного эффекта наняли настоящих гномов. Не знаю, такое решение ошибочное или вполне осмысленное, но поскольку никому нет дела до того, насколько серьёзно я навредила себе, и мне срочно нужны деньги, после очень короткого размышления я соглашаюсь.

Мне не следовало этого делать.

Должна была подумать лучше и сказать «нет».

Но словно у жизни есть жестокий план. Такое ощущение, что я попала в лабиринт, из которого нет выхода: какой бы путь ни выбрала, я всегда упираюсь в одну и ту же непреодолимую стену.

Непреодолимая стена — это Арон Ричмонд.

Смотрю на него, и всё ускользает из рук. Я ненавижу его, но в животе у меня порхают бабочки. Я должна его игнорировать, но что-то, что не могу объяснить, заставляет меня чувствовать его присутствие, будто в этом зале, полном людей, есть только он.

Почему?

Откуда это наваждение?

Но главное: почему судьба не перестаёт меня дразнить? Это похоже на шутку, которая не вызывает у меня смеха, подножка кусачей судьбы, которой нравится меня мучить.

Я стараюсь делать свою работу, но неизбежно замечаю следующее.

На Арона смотрят все женщины.

Каждая из них хотела бы переспать с ним.

Но он хочет переспать только с одной.

С президентом ассоциации. Этакая Венера, смешанная с Юноной, она не сводит с него глаз. Пока они разговаривали, я кое-что поняла. Они давно знакомы, между ними есть скрытая энергия, которую, возможно, никто не заметил. Но я уловила, даже больше, чем следовало.

Это заметил и кое-кто ещё. Маленький пухлый мужчина — муж великолепной блондинки. Он смотрит на них всё понимая, пытаясь придать себе вид светского человека.

Кто этот пухленький человечек я узнала, слушая болтовню своих коллег по несчастью, и тогда у меня замирает сердце.

Эмери Андерсон. Брат Джеймса Андерсона. Это его жена. И Арон Ричмонд к ней неравнодушен. Что-то мне подсказывает, что в попытке убедить меня подать в суд на этого мерзавца, включена новая переменная. Не уверена, какая именно, от меня ускользает фундаментальная информация, а воображение не может ответить на всё. Но в том, как она вручает ему визитную карточку, то, как он берёт, и как за ними наблюдает её муж, есть ростки истории, попахивающей греческой трагедией.

Этот дедуктивный вывод усиливает моё недовольство. Я ревную. Мне нет смысла ревновать. Я должна быть равнодушной, закончить эту работу и перестать браться за новую на Манхэттене, чтобы не подвергать себя риску встречи с Ароном. Мне необходимо вычеркнуть из мыслей его, блондинку, её мужа и брата её мужа. К чёрту их всех, с их мелочными манёврами.

К сожалению, внезапно вечер становится ещё хуже.

В зале появляется Джеймс Андерсон, и я вдруг начинаю задыхаться. Хотя пространство вокруг огромное, цветущее, как оранжерея, элегантное, как дворец, я чувствую себя так, словно нахожусь в пещере из грубого камня.

Я выхожу из зала с намерением больше не возвращаться. Уволившись таким образом, я не получу свою зарплату, но мне всё равно.

Воспоминания об оскорбительных и жестоких словах Джеймса Андерсона и его руках на мне вызывают яростную тошноту. Я дохожу до одного из туалетов и ополаскиваю лицо. Смотрю в зеркало и ненавижу себя за то, что посмотрела на себя. Я делаю это редко и если освещение достаточно тусклое, позволяющее разглядеть только силуэт. В эти моменты обманываю себя, что я красива. В такие моменты в тени я вижу только очертания своего лица, форму губ, носа и волнистость волос.

Однако сейчас свет яркий, он пригвождает лицо, как прожектор.

Или это только моё восприятие. Кажется, что театральный софит безжалостно стремится выявить все мои недостатки. Может быть, свет на самом деле не такой уж грубый и жестокий, это просто банальный неон, который освещает меня, как и всех остальных. Он не хочет меня обидеть и его не волнует как быстро бьётся у меня сердце.

Я смотрю на себя… смело, я смотрю на себя. В жизни я преодолевала испытания и посерьёзнее, чем это. Я могу это сделать, я должна и хочу это сделать.

Сжимаю кулаки, сглатываю, а затем смотрю на девушку, которая смотрит на меня через зеркало. Шрам от ожога тянется от уха до скулы, он похож на молнию, и когда-то был красноватый, а теперь постепенно становится бледно-розовым. Я прикасаюсь к нему, он больше не болит, это часть меня. Поглаживаю по нему, словно хочу извиниться. Обычно, даже если не смотрю на шрам, я проклинаю и ненавижу его.

Мне почти хочется плакать. Не из-за изуродованного лица, а потому что понимаю, — я сама себе злейший враг. Если бы я увидела на улице девушку с похожим шрамом, то не почувствовала бы такого отвращения, которое Джейн испытывает к Джейн. Возможно, я бы даже не заметила. Может, если бы она оказалась прямо передо мной, я задумалась, что с ней могло случиться, но уж точно не стала бы убегать, как вампир убегает от солнца. Как я убегаю от зеркал и воспоминаний.

В подтверждение этого, как только в туалет входят две дамы, я прикрываю эту часть лица волосами. Жест автоматический, инстинктивная защита, хотя никто не обратил на меня внимания, никто не указал на меня пальцем.

Несомненно, настоящий монстр, от которого мне приходится защищаться, — это мой страх. Мне придётся много работать над этим. А пока я крадусь, будто в чём-то виновата.

— Вы посмотрите, кто здесь. — Меня блокирует рука, хватая за запястье, казалось бы, в дружеской манере, поскольку мы находимся на публике. Однако в его голосе нет ничего дружелюбного. — Мне казалось невероятным, что это можешь быть ты. Но это так. Знаешь, я могу подать на тебя в суд за нанесение телесных повреждений? У меня швы на члене, идиотка! Двадцать дней я не мог трахаться! — Я сопротивляюсь, но Андерсон сжимает сильнее. — Но всё же есть способ не позволить тебе гнить в тюрьме. И я уверен, ты знаешь какой.

Джеймс приближается ко мне с манерой, которая со стороны может показаться романтичной. Его дыхание пахнет алкоголем, фальшивая улыбка разит ядом.

— Отпусти меня, — говорю я, стараясь не показывать страха. — Или закричу.

— Пока ты можешь идти. Здесь слишком многолюдно. Я люблю уединение. Но скоро ты меня услышишь. Мой член полностью зажил, я уверен, ты захочешь убедиться в этом сама.

И в пренебрежительном жесте Джеймс отпускает моё запястье. Я не мешкаю, а сразу же убегаю. Уверена, у меня за спиной он смеётся, но мне всё равно. Как только замечаю лифт, я бросаюсь внутрь. Мне кажется, что во мне нет крови, а тело леденеет.

Затем кто-то вбегает за мной. Арон Ричмонд бросает на меня обеспокоенный взгляд. Моё присутствие не удивляет его, словно он знал, что я здесь.

Он искал меня?

Арон беспокоился обо мне?

Я снова чувствую тепло.

Я ненавижу Арона и в то же время благодарна ему.

Он искал меня.

Беспокоился обо мне.

Мне хочется взять его руку и поднести к своему лицу, хочется поблагодарить и заплакать в его ладонь, хочется сказать ему, что я что-то чувствую к нему, такое, что меня пугает.

Но я ничего такого не делаю. Признание ему в любви, не будет даже последним, что я сделаю в жизни. Показать Арону свои чувства, значит подвергнуть себя риску новых ран. Прояви я больше нежности, и моё сердце стало бы таким же, как и мои кости, и всё моё тело. Если буду более настоящей, я рискую принести в свою жизнь больше внутренних шрамов. Поэтому я сдерживаю все эмоции. Тише, тише, будь умницей Джейн, не улыбайся ему и не благодари, не позволяй почувствовать биение твоего сердца. Просто убегай.