Эрика Леонард Джеймс - На пятьдесят оттенков светлее
— Я обещаю любить тебя безоговорочно, поддерживать во всех твоих целях и мечтах, чтить и уважать тебя, смеяться и плакать с тобой, делить мои надежды и мечты с тобой, и утешать во времена нужды. — Я делаю паузу, желая чтобы он поговорил со мной. Он наблюдает за мной, приоткрывает губы, но ничего не говорит.
— И заботиться о тебе до конца нашей жизни. — Я вздыхаю.
— О, Ана. — шепчет он и двигается снова, ломая наш драгоценный контакт, и теперь мы лежим боком друг к другу. Он гладит мое лицо костяшками пальцев.
— Я торжественно клянусь, что буду оберегать и хранить, нежно и глубоко в своем сердце, наш союз и тебя, — шепчет он хриплым голосом. — Я обещаю любить тебя искренне, отречься от всех других, во все времена хорошие и плохие, в болезни и здравии, независимо от того, куда жизнь забросит нас. Я буду защищать тебя, доверять тебе и уважать тебя. Я буду делить твои радости и горести, и утешать во времена нужды. Я обещаю заботиться о тебе и поддерживать твои надежды и мечты, хранить тебя в безопасности. Все что мое, — теперь, и твое. Я даю тебе мою руку, мое сердце и мою любовь, с этого момента и пока смерть не разлучит нас.
Слезы катятся из моих глаз. Его лицо смягчается, он пристальнее смотрит на меня.
— Не плачь, — бормочет он; его большой палец ловит и вытирает редкую слезу.
— Почему ты не хочешь поговорить со мной? Пожалуйста, Кристиан.
Он закрывает глаза, словно от боли.
— Я поклялась давать утешение в тяжелые времена. Пожалуйста, не заставляй меня нарушить мою клятву.
Он вздыхает и открывает глаза, его лицо мрачнеет. — Это поджог, — просто говорит он, и становится вдруг таким молодым и уязвленным.
Вот дерьмо.
— Но больше всего меня беспокоит, что это из-за меня. И если из-за меня… — Он останавливается не в силах продолжить.
— …они могли бы убить меня, — продолжаю я. Он кивает и я понимаю, что наконец-то нашла причину его беспокойства. Я глажу его лицо.
— Спасибо, — шепчу я.
Он хмурится. — За что?
— За то, что рассказал мне.
Он качает головой и тень улыбки касается его губ.
— Вы можете быть очень убедительной, Миссис Грей.
— Тебе следовало бы проанализировать все те чувства и переживания, которые загоняют тебя в могилу. Тебя хватит сердечный приступ, наверное, еще до твоего сорокалетия, а я хотела бы, что бы ты был со мной дольше.
— Миссис Грей, пока смерть не разлучит нас. Когда я увидел тебя на водном мотоцикле, меня чуть инфаркт не хватил. — Он откинулся на кровать и закрыл глаза рукой, и я почувствовала его дрожь.
— Кристиан, это же водный мотоцикл. Даже дети могут управлять им. Могу себе представить, что будет с тобой, когда мы поедем в твой дом в Аспене, и я буду кататься на лыжах в первый раз.
Он вздыхает и поворачивается ко мне, а мне хочется рассмеяться от выражения паники на его лице.
— Наш дом, — подчеркивает он.
Я игнорирую его.
— Я уже выросла и гораздо выносливее, чем кажусь. Когда ты, наконец-то, это уже усвоишь?
Он пожимает плечами и я решила, что пора менять тему.
— Итак о пожаре. Знает ли полиция о поджоге?
— Да. — Его выражение становится серьезным.
— Хорошо.
— Охрана будет усилена, — говорит он, как ни в чем не бывало.
— Я все понимаю. — Я осматриваю его тело. На нем все еще его шорты и рубашка, а на мне футболка. От этой мысли я хихикаю.
— Ты чего? — спрашивает Кристиан в недоумении.
— Ты.
— Я?
— Да. Ты все еще одет.
— О. — Он осматривает себя, потом меня, и на его лице растягивается большущая улыбка.
— Ну ты же знаешь, как тяжело держать свои руки подальше от тебя, особенно, когда ты хохочешь как школьница.
Ах да — щекотка. Ха! Щекотка. Я быстро оказываюсь верхом на нем, но он молниеносно раскусил мой коварный план и схватил мои запястья.
— Нет, — говорит он.
Я дуюсь на него, хотя отлично понимаю, что он на самом деле не готов к этому.
— Пожалуйста не надо, — выдыхает он. — Я не выдержу этого. В детстве меня никогда не щекотали. — Он сделал паузу и я расслабила свои руки, так что ему нет необходимости сдерживать меня.
— Я наблюдал за Карриком с Элиот и Мией. Он щекотал их, и им было так весело, но я… я…
Я приложила свой указательный палец к его губам.
— Тихо, я знаю, — бормочу я и намереваюсь нежно поцеловать его губы, где совсем недавно был мой палец, затем завиток волос на его груди. Недавние воспоминания и глубокая печаль, болью вспыхнули внутри меня, в моем сердце, — представляя Кристиана маленьким мальчиком, — они потрясли меня еще сильнее. Я знаю, я должна сделать что-нибудь для этого мужчины, потому что я так сильно его люблю.
Он обнимает меня и прижимает свой нос к моим волосам, глубоко вдыхает, и в то же время мягко поглаживает мою спину. Я не знаю, как долго мы так лежим, но в конечном счете, я ломаю комфортабельную тишину между нами.
— Какое самое долгое время ты провел, не встречаясь с доктором Флинном?
— Две недели. Почему? У тебя неисправимый порыв все время щекотать меня?
— Нет, — хихикаю я. — Я думаю, что он помогает тебе.
Кристиан фыркает.
— Он и должен, — я ведь плачу ему достаточно. — Он мягко тянет мои волосы, поворачивает мое лицо, чтобы посмотреть на него. Я поднимаю голову и встречаю его пристальный взгляд.
— Вы беспокоитесь о моем здоровье, миссис Грей? — спрашивает он мягко.
— Каждая хорошая жена обеспокоена здоровьем своего возлюбленного мужа, мистер Грей, — предостерегаю его я, посмеиваясь.
— Возлюбленного? — шепчет он, и этот пикантный вопрос повисает между нами.
— Очень возлюбленного. — я стремительно целую его и он улыбается своей застенчивой улыбкой.
— Вы хотите причалить к берегу чтобы поесть, миссис Грей?
— Я хочу есть везде, где ты счастлив.
— Хорошо. — Он усмехается. — На борту я смогу охранять тебя. Спасибо за подарок. — Он протягивает руку и быстро хватает камеру, и держа на расстоянии вытянутой руки, он моментально фотографирует нас обоих в нашей послещекоточной, посткоитальной и послеобнимательной позе.
— Все для вас, — улыбаюсь я и его глаза светятся…
***Мы блуждаем по богатому, позолоченному, сверкающему дворцу восемнадцатого столетия в Версале. Однажды скромный охотничий домик — был преобразован «Королем Солнце» в великолепный, чрезмерно богатое место власти. Но, даже, до окончания восемнадцатого века — пришел конец последней, абсолютной монархии. Самой потрясающей комнатой был «Зеркальный Зал». После полудня, солнечный свет заливает комнату сквозь окна с запада, освещая зеркала, что на восточной стене, заставляя играть под своим светом сусальное золото и хрустальные люстры. Созерцание этого захватывает дух.
