Эдуард Снежин - Оторва
После того, как Анка раскрыла мне под пыткой сладкого изнасилования подробности измены моей жены, я, озлобленный до умопомрачения, прихватил топорик для рубки мяса и отправился к капитану, совратившему мою Татьяну.
Я хотел порушить скотину, но он чистосердечно, при своей жене, раскаялся в грехе прелюбодеяния и выглядел довольно жалко. К тому же он был некрасив, хромоног, и я отнёс падение своей жены к случайности, в результате опьянения.
Много позже Юля, подружка Ларисы, которая тоже вращалась в блядском вертепе офицерья, рассказала, что капитан обладает членом феноменальных размеров.
Этот факт служил предметом притяжения к нему любопытных женщин, увы, моя жена оказалась в их числе!
Но самодостаточный орган не давал покоя и самому обладателю, он очутился в психологической зависимости от него и был обречён на поиск всё новых жертв, требовательному сластолюбцу.
Поэтому не пошёл ему впрок мой угрожающий визит. Не приближаясь близко, капитан следил за моей жизнью, затаившись, подсматривал в окна квартиры интимные сцены.
Наконец, улучив подходящий момент, не в силах преодолеть похоть, забрался к нам ночью через балкон.
Всё это тоже рассказала нам с Ларисой Юля, но капитан просил её передать мне, что глубоко сожалеет о своём невыдержанном поступке, он боялся моей мести.
Лариса громко хохотала по поводу истории и заявила:
- Видишь, как бесстрашно преследуют меня кобели! Ты же имел право прикончить его, если бы успел.
Я промолчал, а в голове крутилась пакостная мыслишка, что, оторва, наверно, сама не прочь отведать сладостный продукт.
XVIII
На работе я, славу богу, продолжал справляться с возложенными обязанностями, но начальство косилось, до него доходили слухи о моём образе жизни. Косилось не потому, что само было высоких моральных устоев или стремилось в жизни к каким-то великим целям, а от обычной зависти к тому, что я постоянно в кругу молодых девчонок, что свободно пью и весело живу, в то время, как им самим доставалось только изредка выпорхнуть из оболочки обыденной скучной жизни.
Потекли слухи, что у меня на квартире развратный притон. хотя никто не понимал, что вкладывается в этот смысл. На весь город прошумела демонстрация обнажённых тёлок.
Ещё со дня рождения Ларисы, соседка, выше этажом, подала жалобу в милицию на громкую музыку. Меня вызвали, я объяснил, что громкая музыка звучала в разрешённое время.
Участковый сказал, что с этим всё равно будет разбираться административная комиссия, но мы уезжали в отпуск, и я попросил отложить разбирательство до возвращения.
Однако, скрипучая машина «правосудия» замолола по своим привычным правилам, и, т. к. я не явился на комиссию, дело передали по месту работы.
С каким сладострастием, был бы повод! обсуждали меня на собрании отдела!
Под предлогом выяснения: в какое всё-таки время гремела музыка, и мой убелённый сединами начальник, и подчинённые мне женщины в возрасте под пятьдесят лет, все допытывались, кто же тусуется на моей квартире, с кем и как?
Я ушёл в глухую оборону и ничуть не удовлетворил их нездоровое любопытство. Меня лишили премии за квартал.
«В каждом из них дремлет нерастраченная за долгую жизнь сексуальная энергия», - думал я, - и сублимирует причудливым образом за счёт хотя бы частичного удовлетворения за чужой счёт».
Потом я возмутился.
«Собственно, по какому праву предприятие выступает в роли моего душеприказчика и наказывает за бытовые случаи, не имеющие отношения к производству»?
Вопрос являлся риторическим, я хорошо сознавал, что в стране, в которую карма поместила меня, никогда не знали и не признавали законов, защищающих права человека.
Но … если ты не за себя, то кто за тебя?
Я поинтересовался в административной комиссии: какой штраф взяли бы с меня в худшем случае, явись я туда вовремя? Оказалось в двадцать раз меньше суммы лишённой премии.
Тогда я обратился в конфликтную комиссию предприятия, возглавляемую, слава богу, продвинутым в законах чиновником и, что важнее, сочувствовавшему защите прав граждан. Большая редкость!
В результате пришлось моему начальнику срочно перераспределять премию – не платить же из своего кармана.
Я понимал, что этот протест обойдётся мне потом боком, но должен был самоутвердиться, чтобы не потерять уважение к самому себе. Не превратиться в безвольной рыхлый комок общей серой массы, с таким восторгом обсуждавшей мою личную жизнь.
Жизнь редко идёт навстречу исполнению всех твоих желаний, особенно, если ты залез не в свои сани.
Я просил тогда у жизни одно, дай бог, чтобы моя баламутная красавица не изменила мне в том слишком вольном круговороте жизни, который мы вели.
Однажды, сидели с ней в ресторане за столиком со случайной незнакомой парой.
Мужчина, как только дамы ушли вместе в туалет, откровенно заявил мне:
- Ты ещё таскаешь такую красотку по ресторанам? Да ей надо выколоть один глаз и не выпускать, всё равно, из дома!
- Сильно сказано! – отозвался я, - но мы не в Саудовской Аравии, и я не шейх.
- Ну, тогда будь готов ко всему!
А Лариса, обыкновенно с Мариной, часто шастала неизвестно где, особенно с тех пор, как мы снова порешили с ней ограничить потребление алкогольных напитков.
Как-то в выходной она вышла без доклада из дома и испарилась.
В поисках подруги, я позвонил Гелию, местному фотографу, старше меня, давно разведённому. Гелий, не смотря на возраст, был штатным бой френдом Марины, у него постоянно находилось для неё хорошее вино.
- Знаешь, Вадик, - отвечал мне всегда любезный Гелий, - они появлялись, но ушли. Я что-то приболел, а девчонки хотели выпить.
- Не знаешь куда пошли?
- Знаю, к горбуну.
Горбуна я немного знал по работе. Инженер, примерно, в моём возрасте, жил один недалеко в однокомнатной квартире.
Злая судьба изуродовала его с детства, маленький и горбатый он смотрелся несчастным, но из контактов с ним я заключил, что у него добрый и отзывчивый характер.
Я пошёл к нему и там обнаружил Ларису и Марину, и ещё двух молодух, распивающих всё тот же модный бюракан, выставленный хозяином.
- Красиво жить не запретишь! – приветствовал я Павла.
- Проходи, проходи Вадик, - засуетился горбун, - Надя, принеси с кухни фужер, - обратился он к молодой, но уже заметно поблекшей блондинке, наверно, от порочных излишеств, он курила сигареты – одну за другой.
