Лора Касишке - Будь моей
— Не может быть! Мне кажется, вы ошибаетесь.
Следующие полчаса Гарретт выступал в роли эксперта и главного арбитра моего несчастного случая. Он встряхнул головой, как будто прочищая мысли, и пустился в рассуждения о «хондах», новейших моделях и стальных каркасах, сравнивая мою машину с автомобилями других марок и подчеркивая, что мне и тут повезло. Потягивал из пластикового стакана свой черный кофе, а я смотрела на него и понимала, что передо мной — взрослый мужчина. Гарретт (в руках — набор «Лего» и игрушечные машинки; у нас на заднем крыльце — стоит и ждет, пока я помогу Чаду расстегнуть куртку и примусь за него) более чем убедительно изображал из себя мужчину.
— Ну ладно, миссис Сеймор, — сказал он, бросив взгляд на часы. — Пригоните завтра машину?
— Хорошо, — согласилась я. — Во второй половине дня?
— Отлично, — кивнул он. — Заезжайте прямо в ворота. Я предупрежу Брема.
— О! — воскликнула я. — Брема…
Я как раз закрывала бутылку с водой и уставилась в надпись на крышке. «Аквапура». На этикетке был изображен прозрачный ручеек, сбегающий вниз по покрытой бурной растительностью горке.
— Нам не разрешают заниматься ремонтом чужих машин без преподавателя.
— Значит, он там тоже будет?
Гарретт улыбнулся и опустил свой пластиковый стакан на стол так резко, что тот опрокинулся. К счастью, из него ничего не вылилось.
— Возможно. Может, мне даже обломится лишний балл за то, что я вас привел. Еще записки были? — спросил он.
— Да, — ответила я. — Одну получила.
Я опустила взгляд и в полированной поверхности стола увидела размытое отражение своего лица: молодая женщина, может, даже студентка колледжа, — никаких морщин, никаких мешков под глазами, — сидит и обсуждает с приятелем сердечные дела и любовные послания. Опять посмотрела на Гарретта, отметила, как он приподнял бровь, и тут вдруг мы оба рассмеялись. Он дразнил меня, в точности как Сью, Джон, или Чад.
— Гарретт, — спросила я, — у тебя есть серьезные основания подозревать, что эти записки пишет Брем Смит?
— Ну, вообще-то да, — кивнул Гарретт. — Он на днях опять про вас говорил. Красотка с кафедры английского, ну и все в таком духе. — Он покрутил рукой, изображая колесо, катящееся в бесконечность. — О подробностях умолчу. Не хочу вас смущать, миссис Сеймор.
— Разве Брем Смит не женат? Что это на него нашло? Откуда такой интерес к пожилой учительнице английского? — Я снова уставилась на бутылочную этикетку «Аквапура», мысленно переносясь в изображенные на ней горы. Я прогуливалась по берегу речки, останавливаясь, чтобы окунуть руку в холодную воду.
— Миссис Сеймор, какая же вы пожилая! — воскликнул Гарретт с такой неподдельной искренностью, что я вскинула голову.
И увидела перед собой маленького мальчика, которого просила не долбить игрушечными грузовиками по ножкам моего столика. Те же широко распахнутые голубые глаза. Тот же тревожный взгляд. Взгляд человека, чувствующего себя новичком в нашем мире.
— Спасибо тебе, Гарретт, — промолвила я. — Но в любом случае я намного старше твоего преподавателя.
— Ну и что? А может, просто у него хороший вкус?
Краска бросилась мне в лицо. Я ощущала, как она пятнами расползается по шее и нестерпимым жаром обжигает щеки. Я как будто вновь превратилась в девочку, сгорающую от неловкости на заднем сиденье школьного автобуса, которой симпатичный ей мальчик сказал, что она очень красивая. Гарретт поднялся и придвинул к столу свой стул. С его губ по-прежнему не сходила улыбка — открытая и неизменно добрая, способная кому угодно поднять настроение. Почему-то мне вспомнился отец. В коридоре, в окружении медсестер, которые обращались с ним как с маленьким, а он казался благодарным и довольным — ребенок среди таких же детей, которые только притворяются взрослыми.
— Откуда ты узнал? — спросила я, когда Джон снял с меня пальто — ласково и нежно, с родительской заботой.
— Чад сказал. Он звонил.
— Что?
Я унюхала из кухни запах жарящегося в духовке мяса. Джон готовит ужин? Давненько он этого не делал.
— Скажите на милость! А он-то как узнал, что я сбила оленя?
— Гарретт прислал ему мейл.
— А, — промолвила я.
E-mail. Я забыла об этой возможности. Забыла, что Чад теперь часами сидит в интернете, проверяет почту и пишет ответы. Забыла, что сегодня людям доступна любая точка мира и для общения им больше не нужны ручки или телефоны.
— И вот еще, Шерри… Мы с Чадом не в восторге от того, что получили жизненно важную информацию о нашей жене и матери от постороннего человека.
— Прости, — сказала я. — Понимаешь, сначала у меня были уроки, а потом я забыла, ну и…
— Да ладно, — ответил Джон. — Я рад, что с тобой все в порядке.
Он притянул меня к себе. Я прижалась лицом к его груди, к футболке, затем прислонилась ухом к месту, где располагалось сердце, и прислушалась к равномерным мягким глухим ударам.
— Наверное, тебе на самом деле нужно ночевать где-нибудь в городе, Шерри, и прекратить эту езду туда-сюда. Для меня это не проблема. Пару дней в неделю я без тебя переживу, лишь бы тебе, дорогая, было лучше. И зря я не подумал об этом раньше.
Он отступил и взглянул мне в лицо:
— Опять-таки, тебе же нужно место для свиданий с поклонником.
Он улыбался. Протянув руку, коснулся моей шеи, провел ею мне по груди, расстегнул верхнюю пуговицу платья и скользнул внутрь.
Пока мы занимались любовными играми, жаркое, которое Джон, рассчитывая меня удивить, сунул в духовку — при температуре на сотню градусов выше нужной, потому что, поворачивая регулятор, не потрудился надеть очки, — почернело и сморщилось до размера кулака.
Мы все еще лежали в постели, Джон на мне, когда сработал детектор дыма. Голые, давясь от смеха, мы бросились вниз — выключать духовку, открывать окна и размахивать руками в попытке очистить воздух. Он извлек горелое мясо из духовки и выбросил в помойное ведро, и тут до нас дошло, какие мы голодные. Увы, единственный съедобный продукт, имевшийся в холодильнике, обратился в уголь.
— Давай поедем куда-нибудь, — предложил Джон.
— Да поздно уже, — возразила я.
Джон посмотрел на часы — из одежды на нем не было больше ничего.
— С каких это пор, — спросил он, — полдесятого вечера — слишком поздний час, чтобы куда-нибудь пойти?
Он прав, конечно. С каких пор полдесятого вечера стало для нас поздним часом?
Впрочем, я знала ответ на его вопрос. С того дня, когда восемнадцать лет назад у нас появился Чад, которого надо было накормить и уложить спать не позже восьми.
