Расплачивайся. Сейчас (СИ) - Юдина Екатерина

- Что именно ты собираешься делать? - оборачиваясь к Лонго, я, будучи напряженной, запястьем случайно задела змейку на пальто, ею слегка царапнув кожу.

- Все, что хочется.

От этих слов стало особенно жутко. До такой степени, что сердце сжало в тисках.

- Не нужно, пожалуйста. Я не знаю, что ты…

- Тебе не стоит переживать. Я ничего особенного делать не буду, - Матео вышел на улицу и, обойдя машину, помог мне спрыгнуть на идеально ровный тротуар.

Я хотела сказать, что то, что сейчас происходило, совершенно не было похоже на «ничего особенного» но не успела. К Матео подошел один из мужчин. Лет сорока. Внушительной, даже устрашающей внешности, но с явной преданностью перед Лонго. Я впервые видела Матео в такой среде и почему-то мне становилось не по себе. Словно я затронула то, что трогать ни в коем случае нельзя.

Их коротко сказанные друг другу фразы я не поняла. Лонго с этим человеком разговаривал на другом языке. Причем так, словно не итальянский, а именно этот язык для него был родным. И я, слушая тяжелый, низкий голос Матео и слова, значения которых не понимала, еще более отчетливо осознавала, что совершенно его не знаю.

Они сказали друг другу еще пару коротких фраз, после чего Матео посмотрел на нескольких мужчин, стоящих рядом с ближайшей машиной. Это был лишь взгляд. Ни одной фразы, после чего они направились к воротам. Открыли их и вошли на территорию сада. Тут же появилась охрана моей мачехи, но им, без каких-либо усилий, словно они являлись какой-то незначительной мелочью, руки заломили, после чего вовсе лицом уткнули в газон.

- Пошли, - Лонго протянул мне руку. Будучи растерянной, я задержала дыхание, но почему-то положила свою ладонь в его. Я вообще не сразу поняла, что это сделала. Осознание вспышкой тока, дошло лишь в то мгновение, когда жар его руки обжег до пепла.

Но почему-то я не отдернула руку. Вместе с Лонго пошла к воротам, смотря на то, как его люди, уже пройдя через сад, открыли дверь особняка и вошли внутрь. Кто-то остался снаружи. Некоторые мужчины вовсе обошли строение. Создавалось ощущение, что они собой заполняли все пространство.

- Ты должен понимать, что моя мачеха воспримет это, как объявление ей войны, - вместе с этими словами, я уже теперь сама пальцами сжала огромную ладонь Лонго. – Пожалуйста, не стоит. Я позже сама со всем разберусь.

- Объявление войны? – Матео произнес это так, словно эти слова для него являлись не более чем пустотой. И, посмотрев на меня он уже иначе задал ругой вопрос. Так, что по коже разлилась раскаленная сталь: - Почему ты постоянно пытаешься отказаться от моей помощи?

- Потому, что сама хочу нести ответственность за свои проблемы, а не втягивать в это кого-либо другого.

Лонго остановился и, находясь на дорожке перед зданием, мы теперь стояли друг напротив друга. Все еще держась за руки, из-за чего жар его тела ожогами проходил по коже. А непроницаемый взгляд голубых глаз вовсе пронзал насквозь.

- Когда-то давно мой отец не смог справиться со своими проблемами и тогда он за помощью обратился к твоему отцу, - ветер растрепал белоснежные волосы Матео, предавая его внешности чего-то жестокого, животного. – Считай, что сейчас я расплачиваюсь за это.

Слова Лонго полоснули по сознанию. То, что моего отца в итоге не стало из-за того, что некогда он помог Гаспару Лонго, это общеизвестный факт. Если бы не Гаспар, сейчас вообще все было бы иначе. И упоминание о подобном, ядом пронзило душу.

- Поэтому прекращай сопротивляться и принимай то, что и так принадлежит тебе, - мягко сжимая мою дрогнувшую ладонь, Лонго аккуратно повел меня за собой.

И мне хотелось многое сказать. Например то, что дети не должны расплачиваться за ошибки и проблемы своих родителей, но… для настолько разрывающего в клочья разговора сейчас явно было не время и не место, ведь я, находясь рядом с этим особняком, почувствовала, как меня эмоционально начинает разрезать на части. Плавя мысли. Изувечивая их теми воспоминаниями, которыми я до сих пор была отравлена.

Вся недвижимость, которая принадлежала моему отцу, если не считать территории и дома во Фьезоле, уже давно исчезла. Это произошло еще когда я была ребенком. Позже, пытаясь разобраться, что же случилось, узнала, что мачеха все продала, якобы для того, чтобы спасти приходящий в банкротство бизнес отца. То есть, она все тонко и ухищренно отмывала.

А этот особняк она купила якобы на свои деньги. На те, которые, как мачеха утверждает, получила со своих салонов красоты. По документам все верно, но я ведь понимала, что это не так. Все благополучие мачехи и моих сводных сестер это отмытые деньги, оставленные после отца.

Но в детстве я этого не понимала. И тогда мне каждый день особенно четко давали понять, что я в этом доме никто. Что я там живу лишь по той причине, что мачеха благоразумно выполняет свои обязанности опекуна и кормит, одевает бедную сиротку. Иногда Илерия даже говорила, что в детдом могла бы меня отдать, но по своей доброте этого не делает. И этим заставляла меня чувствовать себя обязанной ей.

Позже я осознала, что, нет, она не могла отдать меня в детдом, ведь в таком случае лишалась права хоть каким-то образом отмывать деньги моего отца. Но на чувствах ребенка она играла изощрено. Так, что я чувствовала себя особенно никчемной. Лишь пылью или вовсе грязью. Тем, чего бы не было, если бы не ее доброта.

И вот, когда мне наступило пятнадцать, Илерия прогнала меня из этого дома. Причин было несколько. Во-первых, как позже оказалось, мачеха уже все отняла у меня и я стала бесполезна. Во-вторых, мое нахождение в ее особняке, ей явно было неприятно. Я для Илерии была чем-то сродни бельма на глазу. В-третьих, я уже была достаточно взрослой, чтобы начать задавать вопросы. Спрашивать, что произошло с наследством. А мачехе все это не нравилось. Причем настолько сильно, что, когда я сказала, что такое банкротство дел моего отца очень странно, она превратилась в разъяренную фурию. Ядовито сказала, что пыталась сделать все, лишь бы спасти то, что осталось после него, а я, такая неблагодарная, пытаюсь ее в чем-то обвинить.

Тогда в моих словах обвинений не было. Я лишь начинала делать первые шаги в поисках правды и просто озвучила то, что в этой всей ситуации не понимаю. А со временем, когда узнала, что Илерия действительно забрала у меня все, так же осознала и то, что при малейшем затрагивании этой темы она готова растерзать. Мачеха ведь до сих пор строила из себя святую и делала вид, что такие слова для нее высшая степень оскорбления.

Между мной и Илерией вообще происходило много плохого. Ужасного. Но находясь тут, я сейчас окуналась именно в те эмоции, которые касались этого особняка. Они душили. Давили. Рвали. Сколько же плохих воспоминаний связано с этим местом. Тут мое сознание каждый день изувечивали. И тут Илерия, когда я еще была маленькой, несколько раз подняла на меня руку.

Сделав судорожный вдох, я рвано осмотрелась по сторонам. Сад и здание стали еще более роскошными. Тропические деревья, мраморные дорожки, фонтаны, свежий ремонт. Мачеха явно ни в чем себе не отказывала. Только, когда ее дочери облили меня тем, из-за чего на мне появились сильные ожоги и зрение до сих пор нормально не вернулось, она даже не предложила мне хоть какой-то сумы для лечения. Я бы все равно отказалась, но факт характера мачехи был именно таковым.

И сейчас слишком многое жгло из-за чего я, даже желая остановить Лонго, в итоге этого сделать не смогла. Эмоционально не была в состоянии произнести хотя бы слово. Просто шла за ним. Пыталась делать глубокие вдохи.

- Ты дрожишь, - Лонго остановился и наклонился ко мне, кажется, заметив, тот рванный, судорожный взгляд, который я бросила на входную дверь. Это произошло само по себе. Просто, годами вход в этот особняк был для меня словно входом в ад.

- Нет. Тебе кажется, - выдыхая, я мысленно дала себе сильную пощечину. В сознании закричала на саму себя, заставляя взять себя в руки.

Лонго положил ладонь на мой затылок и, наклоняясь своими губами прикоснулся к моей щеке. Это был не просто поцелуй. Что-то нежное, но по ощущениям как разряд тока, прошедший по всему телу. Так, что я, вздрогнув, сделала глубокий вдох, словно до этого вовсе не дышала.