Камиль Лемонье - Самец
– Жермена!
Она взглянула на него. Он ударил кулаком, по своему сердцу, и глаза его блеснули влагой.
– Я совсем не жил с самого утра, – произнес он. – А теперь я вновь живу, потому что ты здесь.
Она была тронута этим криком страсти. На нем была та самая знаменитая куртка, о которой он ей рассказывал. Она была из коричневого бархата, вся в складках. Из той же материи были жилетка и брюки. От белого, как снег, воротничка рубашки спадал повязанный узлом зеленый галстук. Из-под материи выступала его квадратная фигура во всей своей силе; богатырская грудь выдавалась вперед. И как у всех людей физического труда, костюм его сидел непринужденно. Жермена увидела, что другие по сравнению с ним словно были обужены в своих костюмах, и бессознательно глядела перед собой на согнутые спины, впалые животы, на сидевшие мешком одежды на узких, перекошенных плечах. Мягкая фетровая шляпа на его голове сидела набекрень, прикрывая его черные волосы и придавала ему отважный вид. Все множество танцевавших, скученных людей не в силах продвинуться, скакало на одном месте. Видно было одно лишь море волновавшихся плечей и голов. В зале стоял невообразимый шум стучавших ног, от которого дрожал пол.
– Теперь наш черед, – сказал он.
Быстрым движением он взял ее за руку, обхватил за талию и увлек вперед. Она даже не подумала противиться. Его удивительная сила уносила ее, и неожиданно вокруг них образовалось свободное место. Ищи-Свищи повертывался, раскачивался в стороны, как будто готовясь к борьбе. Его ноги ступали со всею силой своих стальных мышц. Он раздвигал локтями в стороны и выпрямлял плечи. И скученная толпа раздавалась, словно кусты в лесу. Она пришла в беспорядок, делала усилия, чтобы дать место. Слышались восклицания: «Эй! Тише ты там, братец! Эй, ты, Ищи-Свищи, брось, не дурачься!» Он не обращал внимания на крики, продирался вперед, прикрывая ее своим телом, действуя и ногами, и плечами, и спиной. Протесты усиливались. Кто-то выкрикнул острое словцо. Ищи-Свищи окинул его холодным взглядом и ответил:
– Вот я-те посмеюсь!
За ним вслед по расчищенному проходу прошла вереница пар. Движение возобновилось. Словно вся эта неподвижная масса опять всколыхнулась, и Жермена, кружась со своим кавалером, чувствовала сладкое головокружение. Одно время он остановился, и они стояли среди толпы совершенно одни. Он глядел на нее с широкой счастливой улыбкой и ласково нашептывал ей:
– Жермена, хочешь я разбросаю их целую дюжину, может, двадцать, тридцать, пятьдесят штук! Хочешь я буду с ними драться? Скажи, что тебе угодно!
Она вспомнила о своем первом кавалере, племяннике Изара, и залюбовалась спокойной воинственной силой Ищи-Свищи. Они снова закружились в танце. Режущая музыка укачивала ее в его объятиях, полных сладости страсти, и толкотня и шум столбом, облака дыма, запах человеческих тел, стоявший в воздухе, опьянял ее мало-помалу, и она чувствовала порой томную слабость.
Сладострастие начинало бродить в этом зале, где влажные тела теснились друг к другу и скучивались. Смелые движения мужчин, хватавших руками груди женщин, сопровождались одобрительным смехом. Стыдливость Жермены таяла среди этой общей разнузданности. Когда окончился танец, Ищи-Свищи хотел ее увести.
– Пойдем, пропустим по чарочке.
Но она была с подругами. Не смела идти с ним. И потом, что же будут говорить? Он отвечал:
– Брось, пойдем!
Она уступила. Начиналась полька. Селина, Зоя и Мельниковы дочки танцевали. Никого не было, кто бы мог следить за нею. Он приказал откупорить бутылку шампанского. И, так как Жермена удивленно глядела на него, он ударил рукой по карману жилета.
– Не бойся!
Он приказал подать три бутылки для товарищей. Это произвело впечатление. Руки тянулись к кружкам, и крики «браво» пронеслись по залу.
– Да здравствует Гюбер! За твое здоровье, Гюбер! Ты, видно, самого Господа Бога с его тварями пустил в оборот? Ура!
Они стояли друг против друга, близ двери, которая наполовину скрывала их. Она поднимала свой стакан и время от времени подносила его к губам, отпивая небольшими глотками. Ищи-Свищи держал бутылку у бедра.
– Я вот могу так пить несколько часов подряд. Немного таких, которые пьют, как я. И, указывая движением головы на других, он прибавил, пожимая презрительно плечами:
– Это ведь разве люди?
Он налил еще и продолжал:
– Я только что видел тебя! Ты танцевала с племянником Изара. Один раз – это ничего, сказал я себе. Ну, а если она протанцует с ним два раза, я дам ему такого тумака, – этому Изарову племяннику… Я ревную, Жермена.
Она принялась смеяться:
– Кого?
– Ты отлично знаешь сама! Тебя.
Она повела плечами, стала стряхивать короткими ударами носового платка насевшую на платье пыль и отвечала немного насмешливо:
– Ну, а я нет. Я совсем не ревнива!
Он начал раскачиваться перед нею, улыбаясь и говоря:
– Если бы ты захотела, мы все-таки были бы прекрасными друзьями.
Она слушала его, не говоря ни слова, насупив брови от нахлынувших мрачных мыслей. А он повторял свою фразу глухим и страстно ласкающим голосом:
– Мы были бы прекрасными друзьями, если бы ты только захотела.
Она сделала усилие.
– Пойдем в залу, – сказала она.
Шампанское, которое она выпила, рассеяло ее мысли. Она хотела найти поддержку у своих подруг, но они были очень далеко и смешались с другими парами танцевавших кадриль. И так как она выражала нетерпение, он бросил ей резко и грубо:
– Нечего там! Все равно когда-нибудь тебе этого не миновать!
Она взглянула на него с изумлением. Это было сказано ей – дочери фермера Гюлотта!
Возмущение охватило ее. И после этого, видя его рядом улыбающегося, спокойного, с своим смирением великана, как будто бы он ровно ничего не сказал, она забыла, что хотела ответить, испытывая лишь смутное чувство его власти.
Она чувствовала влечение к этому мужчине и стала смеяться при мысли об его плохо скрытой уверенности в победе над нею. Они пустились танцевать.
Сгустился вечер темно-синим пологом со множеством рассыпанных звезд, с легким дуновением ветра, обвевавшего прохладой. По стенам зала висели канделябры; несмотря на их свет, тень ложилась по углам. Бал продолжался со своими антраша, оглушительным топотом вскидываемых ног, поднимавших клубами пыль. Полосы света обдавали кучки парочек, проходивших под лучами канделябр. Эти парочки углублялись в полуосвещенный мрак, и там раздавались поцелуи, сливавшиеся с ропотом голосов. Зал оказался слишком мал, и часть танцующих высыпала на улицу у дверей гостиницы, и ночь там короталась в танцах, которым не было конца.
Порой какой-нибудь захмелевший от пива танцор падал; его оттаскивали к краю дороги. А его дама возобновляла с другим кавалером прерванный танец.
