Ирина Горюнова - У нас есть мы
После расставания с тобой я чувствую себя сдутой, как воздушный шарик, Максим! Знаешь, когда я родила дочь, мой живот из надутого тугого барабана превратился в сморщенный обвислый мешочек, и было так странно и невозможно страшно признавать его своей живой плотью… Говорят, что роды – счастье. Это неправда, Максим! Неизбывный ужас, когда ты понимаешь: хочешь не хочешь – ты ничего не можешь уже изменить, и, даже если тебе придется сдохнуть, назад пути нет, а прохаживающиеся на некотором отдалении от тебя врач и акушерки только покрикивают, что ты тут, дескать, не одна такая фифа, так что молчи уж, стисни зубы и рожай, а если будешь орать, так вот выкинем тебя на улицу под окошко в грозу бешеную, и ори там себе на здоровье, как приблудная кошка драная… А ты не можешь, не можешь не орать и просишь хоть какого обезболивающего или это чертово «кесарево», и только ощущаешь, как с диким хрустом рвется твоя промежность, выталкивая большую лобастую головенку странного иссиня-красного инопланетянина, которого ты породила, и его, это нечто, в первородной смазке, улыбаясь криво, кладет тебе акушерка на живот, а ты судорожно хватаешь существо, чтобы оно, не дай бог, не соскользнуло на холодный каменный пол из грязно-белых щербатых плиток. Рождение и умирание любви сродни этому животному процессу, когда напрягаются все мускулы и все силы душевные, чтобы пройти этот скользкий, невыразимо чудовищный путь из матки наружу, к свету. Ты говорила мне, что не можешь спать с мужчинами, потому что ощущать космический купол внутри женщины есть великое и сакральное счастье, прикосновение к которому сродни священнодействию, совершаемому жрецами. Мне вырезали трубы, Максим, я родила дочь между двумя внематочными беременностями, так что я теперь не такая уж «полноценная» женщина, остался только тот «космический купол», из которого больше нет выхода. Ты это чувствуешь? Может, все дело именно в этом? В том, что оттуда нет выхода? Я лежу перед тобой голая, и шрамы на моем животе, как напоминание о моей нынешней бесплодности, об отсутствии тайны, бывшей когда-то, что теперь только искусственное оплодотворение может вернуть мне часть ее, но все искусственное страшно, страшно так же, как слово «клонирование», когда из чуда мироздания создают глупую марионетку, «чужое», не божеское, не явленное, а химически скрещенное в пробирке жалкое нечто. Так когда-то врач, осмотревший меня, подумал и сказал: «Удалить!» – и под безжалостным светом направленных на мой живот ламп искусно отделил часть моей плоти, а потом выбросил ее в ржавый тазик, тогда как там, в той несчастной трубе, уже развивалось маленькое чудо, которому так и не суждено было появиться на свет. Иногда я думаю, неужели при нашем уровне медицины нельзя было пересадить его в матку и дать шанс этому человечку увидеть мир? Хотя, может, наш мир и не стоит того, чтобы на него смотреть? Наша любовь, Максим, она такая же: ущербная, зародившаяся не там, не в том месте и времени, не имеющая права на существование, и ее просто надо «Удалить!», о чем так много говорят в современном обществе, разгоняя гей-парады и способствуя нарастанию гомофобии.
Тошнота
И сердце то уже не отзовется
На голос мой, ликуя и скорбя.
Все кончено… И песнь моя несется
В глухую ночь, где больше нет тебя.
Ежеутренняя и ежевечерняя беспросветная усталость стала моим постоянным спутником. Я поднималась на работу, проклиная всё на свете, потому что силы были на исходе и я окончательно запуталась в том, что же мне делать. Добираясь до офиса «на автомате», я могла проехать свою остановку, а потом возвращалась обратно, чтобы медленно гуськом идти за такими же несчастными пассажирами, пробираясь в дикой давке к эскалатору на переходе. Позволить себе поспать несколько лишних минут – непозволительная роскошь, ведь надо еще вовремя отвести ребенка в школу, чтобы не опоздать на урок, – наши педагоги продолжают оставаться всё теми же, несмотря на то, что им прибавили зарплату, но гадюшник – он гадюшник везде, даже если это лингвистическая спецшкола. Бедная моя девочка вызывает шквал негативных эмоций – и прежде всего по двум причинам: она имеет свое мнение и может не соглашаться, если считает глупостью определенные вещи, и еще из-за того, что ее мама – писатель и имеет наглость хорошо одеваться и не заискивать перед учителями. Власть же, любая власть, развращает, а возможность повелевать «маленькому человеку» пусть и над маленьким человечком – это поистине страшно. Адекватность в школе? Нонсенс, господа! Пусть и в двадцать первом веке.
Накануне читали с дочкой сказку «О рыбаке и рыбке». Все же гениальность писателя заключается в том, что проходят годы, века, а все остается актуальным – возьмите хоть Гоголя с его «Шинелью», хоть Сартра с «Тошнотой», хоть того же самого Пушкина. Я задумываюсь: может, я и есть та самая сварливая баба, которая много чего хотела, а в итоге осталась у разбитого корыта? Нет, нельзя так думать. Надо иметь человеческое достоинство, и искать счастья вовсе не грех. Разве лучше терпеть мужа или жену на том основании, что они нормально зарабатывают, и катиться по уже укатанной колее проще, чем самому торить новый путь? Я не сплю с мужем уже достаточно давно, мы практически не разговариваем, решая только вопросы воспитания дочери и мелкие бытовые проблемы. Мы не гуляем вместе, не ходим в гости, в театр, куда-либо еще. Мы просто сосуществуем ни шатко ни валко, приспособившись к данным условиям совместного проживания, успокаивая себя русским авось или робкой надеждой, что все само либо как-то наладится, либо со временем рассосется.
Когда я ждала тебя из твоего приморского города, Максим, это был ад. Вернувшись, я сказала мужу, что развожусь с ним, потому что терпеть такую жизнь, в которой нет любви, больше не хочу. Я чувствовала себя свободной, желанной, могущественной… а меня пытались по горло закопать в землю, как раньше поступали с неверными женами во времена Петра Первого. Муж не давал мне спать, грозил, что заберет ребенка через суд, а ты помнишь, помнишь, я говорила, как я выстрадала мою дочь (я много чего еще утаила от тебя, не желая мучить). Попав после работы под бешеный проливной дождь, ливший, словно наступил уже конец света и это всемирный потоп, уносящий безумную цивилизацию в тартарары, я простудилась и ходила на работу с бронхитом. А по ночам, по ночам творился свой ад разговоров, угроз, жалоб, стенаний, разрывая сердце, которое уже перестало понимать, чего же на самом деле хочет. Собирая последние крохи сил, я писала тебе отчаянные письма, а в ответ получала нотации и советы, как жить. Ты была нужна мне, Максим, своим живым теплым присутствием, любовью, поддержкой, но тебя не было рядом.
