Мари Аделайн - С.Е.К.Р.Е.Т.
Затем он начал встречаться с Трачиной. Однажды я обвинила его в том, что он для этого ее и нанял.
— А хоть бы и так? — отозвался он. — Есть же какие-то плюсы в должности босса.
Закончив вытирать стаканы, я распечатала счет для моей пары и медленно направилась к столику. Именно тогда я впервые увидела браслет женщины — толстую золотую цепочку с маленькими золотыми же подвесками.
Он выглядел весьма необычно: бледно-желтый, с матовым покрытием. На подвесках с одной стороны были выбиты римские цифры, а с другой — слова, разобрать которые я, разумеется, не могла. Всего их на цепочке было около дюжины. Похоже, что и мужчина был неравнодушен к этому украшению. Обеими руками поглаживая предплечья и запястья спутницы, он в то же время пробегался пальцами по подвескам. Его касания были настолько уверенными и властными, что у меня перехватило горло и в животе разлилось тепло. Пять Лет.
— Прошу, — произнесла я на октаву выше, чем следовало, и пристроила счет на пятачок стола, не занятый их руками.
Они были явно удивлены моим присутствием.
— Ох! Спасибо. — Женщина села прямо.
— Надеюсь, все было хорошо?
Почему мне было неловко в их обществе?
— Превосходно, как всегда, — ответила она.
— Все было прекрасно, спасибо, — добавил мужчина, потянувшись за бумажником.
— Давай сегодня я расплачусь, а то все ты да ты. — Женщина подалась в сторону, достала из сумочки бумажник и вручила мне кредитную карточку. Браслет звякнул. — Вот, милочка.
Мы ровесницы — и я для нее «милочка»? Впрочем, ее самоуверенность сработала. Принимая карточку, я натолкнулась на озабоченный взгляд. Может быть, она заметила грязь на моей коричневой рабочей блузке? Того же цвета, что и пища, ее пятнавшая? Я вдруг осознала, как выгляжу. Я также поняла, что на мне нет никакой косметики. Туфли — о господи! — тоже коричневые, без каблуков. Вместо чулок — гольфы, представьте себе. Что со мной стало? Когда я успела превратиться в старую клушу?
Пока я шла прочь, убирая карточку в передник, лицо мое горело. Пришлось идти прямиком в туалет и ополаскиваться холодной водой. Разгладив передник, я глянула в зеркало. Я носила коричневое, потому что это было практично. Я не могу щеголять в платье. Я официантка. Что до спутанного конского хвоста, то волосы должны быть зачесаны назад. Таковы правила. Но причесаться можно было и аккуратнее, а не просто прихватить волосы резинкой на затылке, как пучок спаржи. Туфли выдавали во мне женщину, не слишком заботившуюся о ногах, хоть мне и говорили, что мои недурны. И мне действительно не делали профессионального маникюра — в последний раз это было перед свадьбой. Но все это пустая трата денег. И все же как я ухитрилась все до такой степени запустить? Формально я выбросила эти вещи из головы. Пять Лет обессиленно привалились к туалетной двери. Я вернулась с карточкой к столику, стараясь не встречаться с клиентами глазами.
— Давно вы здесь работаете? — поинтересовался мужчина, пока его спутница расписывалась.
— Года четыре.
— У вас здорово получается.
— Спасибо. — Я почувствовала, что снова краснею.
— Увидимся на той неделе, — сказала женщина. — Я просто влюблена в это старое место.
— Оно знавало лучшие времена.
— Нас все устраивает. — Она протянула мне счет и подмигнула своему спутнику.
Я взглянула на подпись, ожидая увидеть что-нибудь пышное и необычное. И в тот момент меня отчасти утешило заурядное и короткое имя: Полин Дэвис.
Я проводила их взглядом. Они прошли меж столиков к выходу и на улице, поцеловавшись, разошлись в разные стороны. Проходя мимо переднего окна, женщина заметила меня и помахала рукой. Видок у меня был наверняка идиотский: остолбенело торчу и таращусь на них. Мне не оставалось ничего другого, как помахать в ответ сквозь пыльное стекло.
Меня вывела из транса немолодая особа, сидевшая за соседним столиком.
— Эта леди что-то уронила, — сообщила она, указывая под стол.
Наклонившись, я подняла маленькую красную записную книжку, изрядно потертую и мягкую на ощупь. На обложке красовались вытисненные золотом инициалы П. Д., страницы имели золоченый обрез. Я осторожно открыла книжку, рассчитывая увидеть на первой странице адрес или номер телефона Полин, и случайно прочла: «...его губы на мне... никогда не ощущала такой полноты жизни... меня пронзило жаром... накатывало волнами, кружась... перегнул меня через...»
Язахлопнула дневник.
— Может, еще догоните, — заметила женщина, жуя круассан.
Я заметила, что у нее не хватает переднего зуба.
— Боюсь, уже поздно. Я... я просто спрячу. Она у нас часто бывает.
Женщина пожала плечами и откусила еще кусочек. Я сунула блокнот в свою рабочую сумочку, и по спине пробежала дрожь возбуждения. Остаток смены, до прихода взбалмошной, благоухавшей жвачкой Трачины, я постоянно чувствовала живое присутствие блокнота в своей сумочке. И сумеречный Новый Орлеан впервые за долгое время не казался исполненным одиночества.
По дороге домой я подсчитала годы. Шесть лет прошло с тех пор, как мы со Скоттом перебрались сюда из Детройта с намерением начать новую жизнь. Жилье пришлось снять самое дешевое, так как Скотт только что лишился последней надежды — работы в автомобильной промышленности. Нам казалось, что в новом городе, восстанавливавшемся после урагана, мы сможем проделать то же самое с нашим браком.
Мы подыскали милый синий домик на Дофин-стрит в пригороде Мариньи, где селилась молодежь. Мне повезло устроиться помощницей ветеринара в приюте для животных в Метайри. Однако Скотт, который водил грузовик, лишался одного места за другим, а потом и последняя пара лет трезвости пошла прахом — вечерняя выпивка переросла в двухнедельный запой. Когда он ударил меня во второй раз за два года, мне стало ясно, что все кончено. До меня неожиданно дошло, каких усилий стоило ему не бить меня с тех пор, как он, пьяный, впервые сунул мне в лицо свой кулак. Я перебралась за несколько кварталов, в квартирку с одной спальней — первое и единственное место, которое удосужилась присмотреть.
Как-то вечером, спустя несколько месяцев, Скотт позвонил мне и предложил встретиться в кафе «Роза» — он хотел попросить прощения, и я согласилась. Он заявил, что завязал с пьянкой, на сей раз по-настоящему, но все его извинения звучали неискренне, а манера держаться оставалась упрямо-оборонительной. Под конец я чуть не разревелась, а он, поднявшись, шипел прощальные слова над моей поникшей головой.
— Я тебе правду сказал. Знаю, говорить я не мастер, но в душе каждый день жалею, что так себя вел. Только вот понятия не имею, как это можно исправить. — С этими словами он вылетел вон. Естественно, предоставив мне оплачивать счет.
