Эммануэль Арсан - Эммануэль. Верность как порок
– Например, сейчас. Ты не заметила, что я надел фрак?
– Заметила. И мне очень нравится его цвет. Тебе он идет гораздо больше, чем твои каторжные одежды.
Но потом Эммануэль все же не удержалась от реплики:
– К чему эти излишества? Праздничная одежда, поход в магазины?
Но внезапно она прервала свою эскападу и восхищенно воскликнула:
– Святая Маргарита Мария Алакок![16]
Лукас нажал на выключатель, который управлял общим освещением лаборатории. Но прожекторы и потолочные светильники остались погашенными. Вместо их неподвижного света в широкий прямоугольник, куда дневной свет проникал лишь фильтрованным, смягченным – шепчущим, как любила говорить Эммануэль, – из бойниц, пробитых высоко на стенах, по всей комнате вдруг заискрилось, задрожало перемещающимися бликами сияние изумрудов, топазов, аквамаринов, бирюзы, гранатов, сапфиров, аметистов, карнеолов, опалов и рубинов.
– Как красиво! – воскликнула Эммануэль. – Я как будто в космосе! Как тебе удалось привлечь столько метеоритов и настроить игру их света?
Но ее практичность взяла верх над поэтическим настроением, и, прежде чем Лукас успел ответить на первый вопрос, она спросила:
– Все эти включенные приборы и лампочки не перегреют твое оборудование? Не повредят твоим микросхемам? Не взорвут мозг компьютерам? Я раньше замечала, что у тебя работают одновременно не больше четырех-пяти компьютеров.
– На самом деле они не работают, лишь включены в сеть. И только для того, чтобы украсить помещение. Ведь без должного освещения нет и праздничного настроения, не так ли? Пусть они выполнят роль китайских фонариков или фейерверков.
– Великолепно! Но что же мы празднуем? Первый показ твоей исчезающей ткани вчера вечером?
– Это, – ответил Лукас, – уже в прошлом. Сегодня после полудня я получил еще одну новость: результат биологических тестов, который я с нетерпением ожидал, хоть они и были формальными. В моей «Формуле 8» нет ни следа токсичности, и она полностью переносима! Я знал это и раньше, но хотел быть уверенным на все сто процентов, чтобы не отравить тебя. Все о’кей! Мыши и морские свинки остались такими же резвыми, как и я, когда переходил от белого вина к красному и от шампанского к шартрезу. Кстати, что будем пить сначала?
Эммануэль посмотрела на вино и воскликнула:
– Ну и поворот! Но почему же ты изменил своим винам из Прованса? Они в чем-то провинились перед тобой?
– Нет. Но я их пью каждый день: это своеобразное топливо для мыслей, оно не подходит для развлечений.
Эммануэль хотела бы, чтобы Лукас еще немного рассказал о результатах исследований, ей не все было понятно.
– Лукас, обычно ты выражаешься яснее. Что еще ты изобрел? Нечто съедобное?
Он почувствовал в ее голосе опасение и развеселился:
– Не бойся! Впрочем, узнаешь за ужином. А теперь – за дело!
Он положил в печь полупрозрачный контейнер, с которого снял крышку.
– Что это? – спросила Эммануэль.
– Пирог из гусиной печени.
– Самонагревающееся суфле!
– Нет, оно превращается в бабочку. Ты видишь лишь куколку. Пока она будет эволюционировать, у нас будет время для закуски.
– А есть еще и закуска?
– Да, но только одна: авокадо с икрой, королевской икрой, как меня уверяли. Очень бледной. Как жемчуг. Она – молочная.
Эммануэль восхищенно присвистнула.
– На десерт, – завершил Лукас, – мы вернемся к более привычной кухне: к торту с манго.
* * *Эммануэль помогла Лукасу накрыть на стол. Она пожалела, что он не подумал о цветах, и предложила зажечь свечи.
Эта идея, по всей видимости, шокировала Лукаса:
– О чем ты говоришь? Оттуда у меня это старье? Может, тебе еще и цветы нужны?
«Даже у гениев есть свои недостатки, – мысленно утешила себя Эммануэль. – Так или иначе, для моего дыхания это пойдет на пользу. Нарциссы Аурелии меня прилично одурманили».
Ужин удался на славу, хорошее настроение Эммануэль и Лукаса преобразовалось в приятную эйфорию. Эммануэль свернулась калачиком в большом кресле из синтетической кожи и стали, которое служило Лукасу наблюдательным постом, когда тот был один. Сам он расположился на семицветной подушке. Эммануэль отметила, что не видела ее раньше.
– Она была в лаборатории. Я ею воспользовался, чтобы сориентироваться.
И чтобы не оставить гостье времени на вопрос «Сориентироваться в отношении чего?» – он добродушно вернулся к старой истории:
– Так ты говорила, что на выставке все прошло хорошо?
Эммануэль ответила философски:
– Для окружающих – да. Для науки – не очень. У твоей ткани есть некоторые недостатки.
– Это невозможно. Она саморегулируется, ткань абсолютно надежна.
– Видимо, неисправность в блоке управления.
Но Лукас был категоричен:
– Нет! Он тоже надежен на сто процентов. Я его испытывал.
– Возможно. Но все-таки можно предположить, что на пятьдесят процентов он барахлит.
– Он не подчинялся, когда нужно было сделать ткань невидимой?
– Скорее, он не хотел возвращать ее на место. Отдаю ему должное: ему присуща психологическая тонкость. В общем и целом он доставил удовольствие большому количеству людей. Без него я не могла бы добиться такого успеха. Что бы я ни говорила, но я не всегда такая смелая, какой могу показаться. Иногда я бываю трусоватой. Но твой механизм не оставил мне выбора.
Лукас немного успокоился:
– Я изготовил это прибор вовсе не для того, чтобы он вмешивался в твою жизнь, он не должен принимать решения за тебя. Он должен подчиняться тебе. Ты его принесла?
– Все здесь, – ответила Эммануэль.
Чтобы взять свою кожаную сумку, которая лежала на полу, ей пришлось соскочить с кресла космонавта и опуститься на колени. Эммануэль наклонилась вперед, протянула руку, но до сумки так и не смогла дотянуться.
Она вытянулась всем телом, словно гибкая змея, но все равно не смогла преодолеть это расстояние…
Эммануэль подняла на Лукаса взгляд, полный хитрого раскаяния, и заметила, что он следит за ее движениями и что они ему, похоже, нравятся. Он восхищался ее грацией и молодостью.
Возможно, признался он себе, эти аппетитные ягодицы под черной гривой волос, это шелковое платье, лишь наполовину прикрывающее бедра соблазнительницы, теплый румянец напряженных икр, матовость длинных рук – вся эта красота стоила цветов, которые он не удосужился купить.
Лукас ждал, что Эммануэль будет делать дальше. Но она все-таки дотянулась до сумки, открыла ее, достала оттуда свое платье в коробочке и протянула юноше.
Затем Эммануэль уселась в позе сфинкса и принялась внимательно наблюдать за ученым, который открывал коробочку с платьем.
