Здесь ради торта (ЛП) - Милликин Дженнифер

— Пейсли… — я прерываю себя, увидев, что она улыбается. Нет, сияет.

— Мне это нравится, — говорит она Сесили.

А меня она спрашивает:

— Клейн, что ты ненавидишь в социальных сетях?

— Это фальшивка.

— Тогда не будь фальшивым. Будь подлинным. Честным. Будь собой.

— Быть честным о фальшивых отношениях? Это называется оксюморон.

У Пейсли подергивается губа, и я представляю, как она борется с желанием использовать слово moron[xxix] в другом смысле.

В глазах Сесили блестит волнение.

— Инвестиции в такую историю — это деньги. Подумай об этом. Разве ты не хочешь автоматически узнать, что произойдет?

Я уже знаю, что произойдет. Я отправлюсь в путешествие через всю страну на остров, где будет куча всего интересного, и в результате получу профессиональную маркетинговую помощь, которая, в свою очередь, сделает меня более привлекательным для заинтересованного издателя.

Однако меня все равно что-то смущает.

— Как все это связано с моей книгой?

— Ты собираешься показать, что умеешь рассказывать истории, — она взмахивает рукой. — Плести небылицы.

— Врать?

— Разве не это и есть написание книги? Самая длинная, самая изощренная ложь в мире?

Я вздрагиваю.

— Нет. Это творчество на своем пике.

— В любом случае, — решительно говорит Сесили, — пока не стоит говорить о твоей книге. Мы укажем в твоем био, что ты написал роман, но толчок к написанию книги мы оставим на потом, после того как ты заключишь издательский контракт. А как ты получаешь издательский контракт?

В ожидании моего ответа она вскидывает брови к линии роста волос.

— Я появляюсь в социальных сетях, — звучит ли мой ответ так же неохотно, как я себя чувствую? Да.

— А как ты появляешься в социальных сетях? — она использует тон, подходящий для четырехлетнего ребенка, который отказывается вернуть украденное печенье.

— Я эксплуатирую свою личную жизнь.

Сесили тяжело вздыхает и смотрит на меня.

— Я не могу с этим парнем.

— Клейн, — терпеливо произносит Пейсли мое имя. Слишком терпеливо. Я снова чувствую себя четырехлетним ребенком. — Это не эксплуатация. Это работа с тем, что у тебя есть. И я должна согласиться с Сесили: то, что мы планируем сделать, достаточно безрассудно, чтобы вызвать любопытство.

— Всякая реклама — хорошая реклама? — мой саркастический тон выдает мое мнение.

Сесили смотрит на меня как на безнадежного.

— Нет, Клейн. Любая реклама — это не хорошая реклама. Ты не можешь бегать по улицам с развевающимся на ветру членом и называть это хорошей рекламой. Это стратегическая реклама. Ты приглашаешь массы на свою эскападу, — она откидывается назад, выглядя чертовски довольной собой.

Я провожу рукой по лицу.

— И это поможет мне получить контракт на книгу?

Пейсли отвечает:

— Это поможет тебе стать заметным, Клейн-…

Я прерываю ее предупреждающим взглядом, прежде чем она успевает сказать «стриптизер». Она ухмыляется и заканчивает предложение словом «писатель».

Сесили хлопает в ладоши, и звук разносится по комнате.

— Кажется, мы только что нашли твою ручку[xxx].

— Это эвфемизм для члена?

Сесили смотрит на Пейсли.

— Ты путешествовала в прошлое, чтобы найти этого парня?

Пейсли хихикает.

— Это твое имя в социальных сетях. И KleinTheWriter[xxxi] подходит как нельзя лучше.

Сесили берет свой телефон, лежащий на столе лицевой стороной вниз, переворачивает его и быстро проводит пальцем по экрану.

— Он доступен, — объявляет она.

— Отлично, — отвечает Пейсли. Ее брови поднимаются, и она смотрит в мою сторону, ожидая, что я скажу.

— Хорошо, — ворчу я.

— Хорошо? — возмущается она. — Или потрясающе? Грандиозно. Как насчет… — она постукивает себя по подбородку, — «спасибо».

— Не похоже, что ты делаешь это по доброте душевной, — напоминаю я ей.

Периферийным зрением я вижу, как Сесили и Палома выходят из конференц-зала. Дверь за ними мягко закрывается.

Пейсли наваливается на стол в конференц-зале, используя ладони для опоры.

— У тебя есть четыре недели, чтобы узнать меня, и одна неделя, в течение которой я ожидаю, что ты выполнишь свою часть сделки. Я подписала контракт на следующие шесть месяцев, и моя фирма будет делать это безвозмездно. То есть я не только не буду получать зарплату, но и буду платить своим сотрудникам. Ты понимаешь, что это значит, Клейн?

Она наклоняется ближе, и мне требуется почти все, что у меня есть, чтобы не опустить глаза на ее распахнувшуюся блузку. Даже сейчас, когда я заставляю свой взгляд встретиться с ее, в самом низу я замечаю ее выглядывающий из-под одежды бюстгальтер, который никак нельзя назвать скучным. Сверху он отделан кружевом, нежным и женственным.

Подражая Пейсли, я прижимаю ладони к столу и приподнимаюсь, пока наши носы не оказываются менее чем в футе друг от друга.

— Что? Что старые добрые мама и папа не получат в этом месяце ту же сумму?

В глазах Пейсли загорается огонь.

— Ты думаешь, — она покрутила в воздухе пальцем, — мои родители платят за все это?

— Ты хочешь сказать, что они не дали тебе денег хотя бы на открытие бизнеса?

Я не могу представить, в каком мире Пейсли была бы так молода и уже имела бы подобный бизнес. Она из богатой семьи, разве нельзя предположить, что они дали бы ей хотя бы стартовый капитал для открытия этой маркетинговой фирмы?

— Мой отец отрезал мое наследство и меня, потому что я отказалась поступать в колледж, который он выбрал, а потом я удвоила свое отречение и сказала ему, какую хочу получить специальность.

Вот дерьмо. Мне не нравится, к чему это ведет. Смирившись, я задаю вопрос, на который наверняка уже знаю ответ.

— И что это была за специальность?

— Творческое письмо.

Я опускаю взгляд на стол, пытаясь собрать все мысли в своей голове, чтобы составить предложение, достойное откровения Пейсли.

— Пейсли, я…

— Не надо, — говорит она низким голосом. — Не извиняйся. И не жалей меня. Я перешла на маркетинг, и, — она обводит взглядом вокруг себя, — похоже, это был правильный выбор для меня.

Хотя тон ее голоса был сильным, но разок он дрогнул, пока она говорила. Что бы она сделала, если бы я протянул руку, если бы провел костяшками пальцев по ее щеке?

Чем дольше я смотрю на нее, тем больше потухает огонь в ее поведении. Уязвимость смягчает ее глаза, все ее чертово лицо. И что это за лицо. Острый нос. В форме сердца. Треугольник веснушек у виска.

Я могу оказаться в толпе людей и все равно узнаю профиль Пейсли. На уроках творческого письма я тратил больше времени на запоминание каждой впадинки и изгиба ее профиля, чем на изучение учебной программы. Если бы только я мог вернуться в прошлое и не дать себе переборщить с той критикой или выбрать другую работу, когда они лежали на преподавательском столе. Была бы моя жизнь сегодня другой, если бы я это сделал?

Мы смотрим друг на друга, двенадцать дюймов[xxxii], разделяющие нас, наэлектризованы. Больше всего на свете я хочу стереть из ее памяти воспоминания о моей красной ручке и том незрелом поцелуе в ее ванной.

— Моя мама хотела бы знать, свободна ли ты для ужина в среду вечером.

Заклинание разрушается. Пейсли дважды моргает. Она встает, упираясь бедрами в край стола. Я делаю то же самое.

Она скрещивает руки и прикусывает уголок губы.

— Наверное, это хорошая идея. Мне нужно узнать тебя получше, чтобы не выглядеть полной дурой перед своей семьей, если они зададут вопрос о твоем воспитании или твоих родителях.

— Родителе, — поправляю я. — Просто моя мама.

Она кивает, но воздерживается от вопроса о моем отце.

— Я буду там. Пришли мне сообщение с временем и адресом, — она берет телефон со стола и кладет его в карман. — Хочешь чего-нибудь выпить перед дорогой? Воды, кофе…

Я дразняще поднимаю брови.

— Комбучу?

На ее губах играет улыбка.