Шахразада - Халиф на час
– Думаю, мой друг, что мы начнем, разумеется, с ковровой лавки. Ибо нежные ковры станут украшением моего дома в новом владении. Потом я бы хотел выбрать посуду, ткани на драпировки… И еще книги… Следует не забыть о книжной лавке. А потом, о Аллах, перед тем как вернуться в поместье, мы отдадим дань какой-нибудь тихой харчевне, где любопытные иноземцы смогут найти изысканнейшие яства из тех, что предложит усталым путникам хозяин такого превосходного местечка.
– Повинуюсь, добрый мой хозяин.
Визирь поклонился халифу чуть менее глубоко, чем обычно проделывал это при дворе. И уже готов был сам укорить себя за недостаток почтения, но халиф, не заметив ничего предосудительного, поспешил по улочке к лавчонке, только что распахнувшей двери. Перезвон множества колокольчиков, от металлических до деревянных, выдавал принадлежность ее хозяина к жителям далекой Поднебесной империи.
Но халифу было все равно, откуда начинать свое странствие, и потому он несколько упоительных минут провел, рассматривая простые белые вазы с изысканным синим рисунком. Не менее ваз ему были интересны и пиалы, расписанные облаками и драконами. И даже бумажные картины, изображающие одинокое дерево у кромки воды или уснувших птиц, прячущих голову под крыло, вызвали у халифа необыкновенный восторг.
– Запиши, Умар, я хочу, чтобы мои покои украшала вот эта ширма. Пусть в кабинете поставят вот тот письменный прибор. Я хочу вкушать молоко из этих полупрозрачных пиал. А вазы, да-да, все четыре, пусть установят в гостевых покоях полуночной стороны. Да смотри, чтоб сегодня же!
Визирь кивал, записывал и думал лишь о том, хватит ли у него в кошеле монет, чтобы оплатить все капризы халифа. Приказчик лавчонки, хотя это мог быть и сам хозяин, радостно суетился, а полы кафтана халифа уже мелькали у выхода. И визирю пришлось, невероятно быстро исполнив повеление своего господина, устремиться за ним.
Следующей лавкой была лавка скобяных товаров, и визирь смог перевести дух. Ибо понятно, что халифу… о нет, владельцу поместья не по чину самому выбирать скобы для дверей или запоры на окна.
Потом наступил черед лавки книжной. Пытливый разум Гаруна аль-Рашида не мог насытиться одним лишь созерцанием мудрости мира, аккуратно составленной на пыльных полках.
– Умар, друг мой, я хочу, чтобы все эти книги сегодня же до заката украшали стены моего кабинета. И тогда вечерами, устроившись у огня, я буду предаваться изысканнейшей из страстей – чтению. А сейчас поспеши уплатить хозяину этих бесценных сокровищ ровно столько, сколько он запросит. Да не торгуйся, смотри. Не скаредничай! Помни, что, сэкономив даже дирхем, ты не станешь богаче и на медный фельс…
– Повинуюсь, хозяин, – проговорил Умар. Он постепенно входил в роль управляющего поместья при самодуре-хозяине. Владелец же книжной лавки, обожающе посмотрев вслед гостю, сухим тоном назвал визирю баснословную цену. И Умар вынужден был выложить все, до того самого фельса, ибо так хотел халиф… И ему, визирю и слуге, не пристало спорить. Хотя именно этого и желал бы Умар больше всего.
Продиктовав владельцу лавчонки адрес, куда следовало доставить книги и свитки, визирь поспешил за халифом. И в душе лишь порадовался, что у него хватило ума назвать книжному червю адрес дома своего деверя.
Следующую лавку можно было смело именовать дворцом среди окружающих ее крошечных лавчонок и мастерских. Здесь царили ткани. Нежные шелка, яркие камки, прозрачные батисты, тончайшие бархаты… С ними соперничали неброская и теплая шерсть, грубое, но прочное сукно… Сотни и тысячи лент, кружева и холсты, нити для вышивания и бусины, бисер и тисненные золотом кожи…
О, от такой яркости могли разбежаться глаза и у самого спокойного покупателя. Халиф же Гарун аль-Рашид спокойным вовсе не был. Более того, приказчики этого пестрого царства никогда еще не видели столь взволнованного и восторженного покупателя.
– Умар, иди сюда! Я хочу вот этот отрез… На…
Тут халиф замялся. О, названия комнат он знал очень хорошо, но вот как может быть меблировано загородное поместье, представлял себе весьма смутно. И потому ограничился лишь тем, что попытался указывать, для каких покоев будет предназначен тот или иной кусок ткани.
– Вот это в кабинет… Это к камину… Это… да, в библиотеку… Этот белый батист украсит полки с книгами… и ту белую вазу…
Внезапно тихое хихиканье оборвало пиршество покупок халифа. Визирь ахнул, а Гарун аль-Рашид в крайнем гневе обернулся на звук.
– Как смеешь ты, негодная, смеяться надо мной?!
Умар, уму которого мог бы позавидовать и весь диван какого-нибудь крошечного княжества, успел прошептать:
– Остановись, Клавдий, ведь ты же простой иноземец, только вчера купивший поместье у стен города…
И, о чудо, этих простых слов хватило халифу, чтобы овладеть собой. Он улыбнулся и совсем другим тоном повторил:
– Как смеешь ты, негодница, смеяться надо мной, богатым чужестранцем?
– Прости меня, добрый господин, но я смеялась не над тобой, а над тем, что ты захотел белым батистом украсить книжные полки и вазу…
Девушка ответила халифу чуть виноватым взглядом, и тот понял, что пропал. Ибо эти черные глаза были столь погибельно глубоки, щеки столь нежны, а уста столь прекрасны, что могли принадлежать лишь одной девушке. Хозяйке всех его снов и той единственной, которой суждено стать тайной его души.
Диковинный медальон с черным камнем украшал шею девушки, а пальцы, сжимавшие калам, были измазаны чернилами. Халиф не мог оторвать глаз от этих черных пятен на нежных пальчиках, мечтая о том миге, когда сможет поцелуями покрыть каждый из них.
О, любовь бывает столь же стремительна и столь же неотвратима, как смерть. И обе они, сестры и противницы, овладевают существом человеческим в единый миг, не давая возможности опомниться или попросить о пощаде.
– Прости и ты меня, добрая девушка. Я всего лишь невежественный иноземец по имени Клавдий, не знакомый с традициями и обычаями твоей родины, не знающий ее привычек и моды. У меня на родине иногда украшают вазы таким… как ты сказала… а, да, батистом…
Девушка еще раз хихикнула.
– Тогда у тебя на родине должны и вот такой мех класть на ложе… а вот этим бархатом укрываться…
– И такой полосатой… да, такой полосатой камкой завязывать голову перед молитвой… – подхватил халиф.
– И такой шелковой лентой перевязывать тучное чрево…
Первой не выдержала девушка. Она звонко рассмеялась и проговорила:
– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного и всеведающего, добрый Клавдий! Добро пожаловать в прекрасный Багдад и в лавку моего дядюшки, достойного Сирдара!
