Галина Чередий - Взгляни на птиц небесных
– Продолжай, – по-барски кивнул Мусса.
– Так, второе. Ты на самом деле лучше всех, кто у меня был. Правда, польстит ли тебе, что ты лучший из двух, я не знаю, – Мусса в удивлении поднял брови, но промолчал. – Третье. Целовать землю я считаю несколько негигиеничным, ты не находишь? Но готова целовать любые части твоего тела, часто и подолгу.
На эти слова Элоди и картинки, вспыхнувшие в его воображении, член Муссы тут же среагировал, дернувшись и подняв неугомонную голову, вызвав у него стон.
– И последнее. Прости, но поклоняться твоему члену круглые сутки я не могу, у меня такой возможности нет. Но время от времени это, я думаю, возможно. Ты в каком виде поклонение принимать готов?
Мусса подался вперед и укусил Элоди за нижнюю губу, заставляя вздрогнуть и застонать.
– Наглая дразнилка! – прошипел он и протолкнул свой язык в ее горячий рот.
Поцелуй сразу стал неистовым и агрессивным. Они стонали и ударялись зубами, сплетаясь языками, воспламеняясь опять так быстро и сильно, словно и не утолили только что первую жажду.
Схватив Элоди за волосы, Мусса оторвался от ее губ и прорычал:
– Перебирайся на заднее сидение! Сейчас же! – в его яростном приказе звенел едва сдерживаемый неутолимый голод.
Стихия снаружи продолжала бросаться на одиноко стоящую в поле машину, стегая ее жесткими плетьми дождя и толкая яростными порывами ветра. Молнии освещали переплетенные в неистовой страсти влажные тела, а гром силился заглушить стоны и прерывистый шепот, но у него ничего не выходило.
Для двоих заключенных в жарком замкнутом пространстве не существовало сейчас внешнего мира. Были лишь прикосновения и поцелуи, влажные и бесстыдные. Было требовательное вторжение и мягкая капитуляция, что, нежно обволакивая, утягивала агрессора в собственный плен, отдавая все, что он хотел получить, но требуя в ответ еще больше.
Дождь утих только к утру, и Мусса и Элоди лежали, тесно прижавшись друг к другу обнаженными телами, и наблюдали, как чуть светлеет окружающий машину воздух, медленно проникая в их личное пространство, давая понять, что пора возвращаться в реальный мир.
Они одевались молча, хотя Мусса испытал острое желание сказать Элоди, как же ему не нравится то, как скрывается ее восхитительная кожа под тканью платья от его жадных глаз. Странное состояние полной пресыщенности и расслабленности и при этом тревожного ожидания чего-то гнали из его мозга естественную после такого марафона сонливость. Было ощущение чего-то важного, что творится в окружающем мире и внутри него самого прямо сейчас, но уловить смысл происходящего ему не удавалось.
Остановив джип перед двором Элоди, Мусса посмотрел на женщину и поморщился от того, что почему-то в груди противно заныло.
– Элоди, – тихо позвал он, и кончик языка защекотало от желания сказать что-то нежное, но Мусса тряхнул головой, отгоняя непривычное желание. – Созвонимся?
– Да, – тихо ответила она и вышла из машины.
Мусса смотрел ей вслед, и ему вдруг показалось, что тонкая нить протянулась прямо из центра его груди и последовала за этой хрупкой фигуркой шаг за шагом. Он еще какое-то время посидел в машине без движения, глядя на забор, скрывший от него Элоди, но затем завел двигатель и поехал в дом отца.
Глава 8
Элоди.
Элоди неслышно проскользнула в дом и прямиком направилась в душ. Она кралась по собственному дому, как загулявший подросток, чтобы не разбудить Лилю. Встав под горячие струи, она уперлась в стенки душевой кабинки руками и уткнулась лбом. Тело заныло в самых интимных местах, откликаясь такой же болью в мышцах, что она уже испытывала две недели назад, после их первой ночи. И эта боль отозвалась в душе пугающей смесью счастья и какого-то отчаяния.
Что же она вообще творит? Еще с утра была твердо намерена заставить Муссу убраться из своей жизни и забыть о его существовании. И что же сделала в итоге? Переспала с ним опять! Позволила к тем воспоминаниям, что зажигали ее после первой ночи, добавиться новым, не менее ярким и отчетливо острым.
И хуже всего то, что больше она не испытывала никаких уколов стыда или страхов из-за собственного легкомысленного поведения. Ей нравилось быть для Муссы этой новой Элоди. Свободной и не стыдящейся своих желаний. Живущей хоть краткие моменты только для себя одной и не стесняющейся этого и того примитивного, но при этом честного, без всяких изощренных прикрас удовольствия, что дарит ей близость с ним.
То, что давал он ей в этом горячечном слиянии их тел, было совершенно откровенным, без красивых слов и ритуалов, призванных скрыть сущность происходящего. Это был секс – неистовый и первобытный, не прикидывающийся чем-то другим. Четкое осознание сути происходящего терзало ее совершенно противоположными эмоциями.
Наслаждение моментом было острым, царапающим, срывающим все покровы и защиту. В минуты их близости Элоди чувствовала себя самой прекрасной и желанной женщиной в мире. Мусса позволял ей ощутить себя чувственным центром его мира, светилом в его Солнечной системе. И пусть это были лишь краткие мгновения, но они были.
Но и боль была ничуть не менее реальной. Мусса выразился абсолютно откровенно – никаких привязанностей, никаких обязательств. И никакой любви, естественно. С его стороны. И она приняла эти правила игры, выйдя вчера вечером к его машине. Сама, без давления и принуждения, шагнула навстречу смерчу по имени Мусса, на самом деле глубоко внутри уже зная, какой болью вскоре это для нее обернется. Мусса – стихия, которую не приручить и не сделать домашней. Он пройдется по ней и оставит ее в руинах.
Связь с ним – худшее, что могла бы выбрать женщина для себя. Но она, видимо, подписала свой приговор еще той ночью в клубе. И сейчас дергаться и биться головой об стену глупо и просто смешно. Что, собственно, она должна делать? Изображать ледяную принцессу, которую не волнуют его слова и запах? Но ее растили, внушая, что бессмысленно врать самой себе и окружающим.
Еще бы! Ведь сложно притворяться кем-то, кем не являешься, если ты единственная темнокожая девочка в школе, в стране, где в принципе секса нет, а уж тем более секса с представителями дружественных народов, проходящих обучение в великой и многонациональной стране. Когда каждый, кому не лень, пытается довести до твоего сведения, что твоя мама родила тебя от студента из объятого на тот момент войной Мали, и он бросил ее, едва Элоди исполнилось восемь месяцев. Уехал домой и исчез навсегда, оставив только цвет кожи, что делал девочку изгоем, и имя. И еще несколько фотографий, где они с мамой такие красивые и счастливые и где он маму еще любит. Мама всегда говорила маленькой Элоди, что ее папа – принц, и он за ними обязательно вернется. И, похоже, она и правда в это верила. Верила и ждала. До самой смерти, когда ее, как обычно бредущую с потерянной улыбкой на лице, сбил на дороге пьяный лихач, оставляя пятилетнюю Элоди с бабушкой.
