Сьюзен Джонсон - Добродетель и соблазн
– Меня все увлекает, пока ты со мной.
Он склонился над ней, а нежный взгляд из-под густых ресниц был способен вызвать сильное желание у женщины, которая до того даже не подозревала о существовании подобных чувств.
– Могу тебя уверить, что наши чувства взаимны.
– Ты слишком красивый. – Она говорила, задыхаясь от волнения, мучительно зардевшись.
– А ты слишком соблазнительна, я очарован, околдован и, – он невольно усмехнулся, – я безумно хочу тебя.
– Значит, ты должен меня получить, – заявила она возбужденно, увлекая его за собой.
Он громко рассмеялся:
– Как легко это у тебя прозвучало.
Спускаясь по ступенькам крыльца, она смотрела на него восхищенным взором.
– Я захотела быть с тобой с того самого момента, как увидела тебя, даже раньше, чем сама поняла, что я чувствую.
– Я знаю. Это рука судьбы или по крайней мере что-то вроде цыганской ворожбы.
– Очень хорошая ворожба, – подтвердила она радостно.
– Нуда, лучше не бывает, – буркнул он. Ему вдруг захотелось поскорее добраться до шатра на берегу озера. Он заключил ее в свои объятия. – Если тебе вдруг покажется, что я пугаю тебя, – произнес он дрогнувшим голосом, – сразу скажи мне.
– Ты меня совсем не пугаешь.
– Ну и хорошо, – мягко проговорил он и тут же впился в ее губы жадным поцелуем, как человек, которому слишком долго было отказано в этом.
Но она не обиделась. Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему всем телом, сдаваясь на его милость.
Он стоял перед трудным выбором – он сгорает от желания, а тут такая добровольная готовность. Хватит ли у него благородства, когда она так откровенно предлагала себя – без робости и недоверия, которых он ожидал от нее? Как долго это продлится?
Но когда они оказались у входа в шатер, прохладный ветерок с озера охладил его пыл, а может, ее огромные, широко раскрытые глаза остановили неудержимый зов плоти.
– Мне так нравится, когда ты целуешь меня, – промолвила она.
«Великий Боже, – подумал он, обезоруженный ее милой наивностью. – Куда я сам себя загнал!»
– Но еще больше мне понравилось то, что ты делал со мной вчера вечером.
Словно огромная тяжесть свалилась у него с души.
– И тебе хочется, чтобы я проделал это снова?
– Если не трудно.
Он кивнул, не в силах спокойно говорить, борясь с собой, преодолевая животное желание подхватить ее на руки, затащить в шатер, швырнуть на постель и немедленно овладеть ею.
– Как чудесно, – произнесла она, просияв.
И вот уже в который раз, с тех пор как они встретились, он был поражен ее волнующей, бесстыдной наивностью. Подняв полог шатра, он жестом предложил ей войти, опасаясь, что не сможет быть сдержанным: его чувства таили в себе взрывоопасность. Такая невинная, требовательная, незапятнанная добродетель была для него внове.
Стоя под ярким светом светильника, он решал, как уступить желаниям дамы, когда сам чувствовал, что готов взорваться, если его сексуальное напряжение немедленно не получит выхода.
– Тебе, наверное, очень трудно, – пролепетала она, чуть коснувшись его руки кончиками пальцев. – Быть столь любезным со мной.
Слово «трудно» не слишком подходило к его нынешнему состоянию духа, а легкое прикосновение ее пальцев вызывало совершенно непотребные импульсы. Тихо вздохнув, он мягко отвел ее руку.
– Все совсем не так.
Его отказ, хотя и мягкий, помог ей осознать меру его напряженности.
– Возможно, тебе следовало бы сначала… э-э-э… удовлетворить себя, ну а я пока могла бы подождать, – тихо предложила она, избегая его взгляда.
– Удовлетворить? – Он представить себе не мог, что сможет говорить так мягко.
– А я бы охотно. – Она залилась краской, отведя глаза в сторону.
Он едва заметно нахмурился, картинка, представшая перед глазами, вызвала раздражение.
– А что, если я не захочу, чтобы ты удовлетворяла меня? – Он с трудом удержался, чтобы не добавить – как твоего супруга.
Краска залила ее лицо.
– Я думала, что именно этого хотят мужчины.
– Чего?
– Сам знаешь, – ответила она, становясь пунцово-красной.
– Ты имеешь в виду любовные утехи?
Она не решалась взглянуть на него.
– Пожалуйста, разве можно об этом говорить?
Его желание моментально остыло после ее предложения удовлетворить его, как Шуйского, хотя и сделанного с самыми лучшими намерениями, но показавшегося ему непристойным, и он мягко поправил ее:
– Заниматься любовью – это не грех, дорогая. Это просто удовольствие, ведь ты же вчера открыла это для себя.
– Но ведь это не было… Я имею в виду…
– Нет, было именно это. Иди ко мне. – Он взял ее за руку. – Сядь рядом.
– Но я не хочу сидеть. Я хочу…
– И ты получишь то, чего тебе так хочется, дорогая. – Как только ему удастся заставить ее выбросить Шуйского из головы. – Мы немножко поговорим.
Он подвел ее к двум низким креслам, обитым красным шелком с золотым шитьем, усадил в одно из них и опустился сам во второе, небрежно развалившись, и некоторое время нервно наблюдал за ней. Готов ли он к столь безыскусной наивности? Действительно ли он хотел всего лишь исправить причиненное Шуйским эмоциональное зло? Ответ был не только скор, но и не допускал и тени сомнения. А это означало, что вопрос был не в том, как много она хотела предложить.
– Скажи мне, что доставляет тебе удовольствие?
– Моя дочь Зоя, марципан, чашка чая утром, ну и ты, конечно, – ответила она, стараясь, чтобы ее слова звучали дерзко и надменно, как и подобает молодой избалованной княгине.
– Не сердись. – Улыбка чуть тронула его губы, пока он устраивался напротив нее, скрестив ноги в сапогах.
– Ты слишком далеко от меня, а мне хочется поцелуев.
Его брови взлетели вверх в сардонической ухмылке.
– А ты ограничишься только поцелуями?
– Нет, мне нужно большего.
– Ну тогда скажи мне, чего тебе хочется, а я посмотрю – может, теперь я смогу удовлетворить тебя, – заявил он, бесконечно раздражая ее.
Ее полная нижняя губа выражала явное недовольство.
– Не скажу. А ты просто… – она сделала паузу, подыскивая подходящее слово, – недобрый, – завершила она, нахмурившись.
Он понял сравнение, которое она подразумевала, а «недобрый» было вежливой формой вместо того, что она действительно хотела сказать.
– Я не такой, как он, – неожиданно резко выпалил он. – Но если ты считаешь, что все одинаковы, то можешь спокойно уезжать. – Он тоже умел быть надменным.
Повисло неловкое молчание, сдерживаемые страсти и благородная обида высвечивались в отблесках светильника.
– А что, если я не захочу уезжать? – с вызовом заявила она, а в ее фиалковых глазах отразилось патрицианское высокомерие.
