Натиг Расулзаде - Слияние
Она странно посмотрела на него, впервые в своей не очень-то долгой учительской практике ей встречался такой, такой… она не могла найти слов… такой случай. Его наглость была потрясающей, беспрецедентной. И сгоряча не находя возражений, с чувством сожаления вынужденная оставить за ним последнее слово, она, повернувшись, торопливо зашагала, почти побежала к учительской. Но с пол дороги оглянувшись и заметив, что он по прежнему стоит в коридоре и не уходит, глядя ей вслед, а коридор по прежнему пуст, она вдруг решительно повернула обратно, видимо взяв себя в руки; таким же торопливым шагом подошла к нему почти вплотную, показывая, что не боится его и его фокусов, посмотрела ему в глаза. Он не отвел взгляда.
— Вот что, — сказала она, будто вспомнив что-то очень важное. — Если ты не прекратишь этот свой идиотизм, я пожалуюсь директору, что ты пристаешь ко мне. Он вызовет твоих родителей, и тебя исключат из школы.
— Вы этого не сделаете.
— Еще как сделаю. Мне важна моя репутация. Я десять лет преподаю в этой школе и еще ни разу…
— Вы этого не сделаете.
— Сделаю.
— Не сделаете.
— Сделаю.
— Не сделаете.
— Хорошо. Не сделаю. Но ты должен обещать мне…
— Я вас люблю, это понятно?
— Это невозможно, — она задыхалась от возмущения. — Я вдвое старше тебя.
— Ну и что?
— Ну и что?.. Ты вообще что-то соображаешь?!
— Что-то соображаю.
— Да, я не была замужем, у меня нет семьи, и никогда не было мужа, но это не означает, что такой мальчишка, как ты…
— Означает, — сказал он.
— Уйди! — сказала она уже громко, не сдерживаясь. — Уйди, не то я закричу!..
Он посмотрел на её побледневшее лицо, перепугался и быстро, чтобы не раздражать её еще больше, зашагал по коридору к лестнице.
Весь этот день до отхода ко сну он был в таком удрученном состоянии, что даже отец и старший брат, вернувшись с работы усталые и, обычно, мало что замечавшие, увидев его осунувшееся лицо, невыразимо грустный взгляд, поинтересовались:
— Что с тобой? — спросил старший брат, Сабир. — Пароходы твои затонули?
— Что с ним? — тихо обратился отец к жене. — Не заболел?
На следующий день в школе Нина Семеновна сама подошла к нему на перемене.
— Я буду в кабинете математики, зайди на минутку, надо поговорить, — сказала она сухо и торопливо отошла от него.
Сердце его упало, ухнуло в бездонную неведомую пустоту, будто прыгнуло без парашюта, и там заныло, застонало, закричало, затрепетало в ожидании… Он помчался в кабинет математики. Здесь никого не было. Естественно, подумал он, она хочет поговорить со мной наедине. Сел за передний стол. Стал ждать, дрожа от страха и нетерпения. Оглядел стены. Ничто не показывало, что эта классная комната именно кабинет математики, кроме большого портрета Лобачевского. Он стал вспоминать, как звали Лобачевского и не вспомнил. Хотел подойти к портрету на стене и прочитать полное имя, уже поднялся из-за стола, но тут вошла Нина Семеновна.
— Сядь, — сказала она.
Он послушно сел обратно за стол. Она села напротив него за тот же стол.
— Я тебе должна кое-что сказать, — начала она, но тут же замолчала, закусив по привычке нижнюю пухлую губу, обдумывая с чего начать, хотя готовилась к этому разговору, долго размышляла, как говорить с ним, чтобы он запомнил, чтобы запало ему в душу, чтобы он не мог её скомпрометировать, чтобы раз и навсегда поставить точку на этом глупом эпизоде так некстати возникшем в её жизни.
Он молча ждал.
— У тебя какой следующий урок? — спросила она.
— Неважно, — сказал он. — А как звали Лобачевского?
— Лоба… При чем тут Лобачевский? — она заметно волновалась. — Там написано, — она оглянулась на портрет. — Николай Иванович. Доволен?
— Да, — он кивнул.
— Ладно. Вот что. Я хотела поговорить с тобой потому, что ты один оказался такой прыткий и нахальный из всех мальчиков школы. Ты думаешь, я не замечаю, какими взглядами провожают меня мальчишки начиная с шестого и до выпускного класса, когда я прохожу по коридору, захожу в класс, когда видят меня на улице?
— Вы очень красивая, — сказал он.
— Помолчи! Не перебивай. Так вот, я тебе хочу сказать, чтобы ты знал: между нами ничего быть не может. Не мо-ожет! Усвой это. Запомни. У меня никогда не было семьи, не было мужа, не было любовника. Я — старая дева. Так уж получилось.
— Не может быть! — он и в самом деле был очень удивлен таким её признанием и даже не совсем поверил, сразу посчитав, что она так говорит только потому, чтобы отвадить его; в его представлении старые девы должны были быть старыми, а она была цветущей молодой женщиной. — Вы обманываете!
— Нет. Это правда. И это мало кто знает. Только мои близкие подруги, а их в нашей школе нет. Я это потому так смело тебе рассказываю, потому что знаю, даже если тебе придет в голову посплетничать насчет меня и растрезвонить по всей школе то, что я тебе сейчас сказала, все равно тебе никто не поверит, никто не поверит, что я с тобой так откровенничала. Понял? Так что, можешь не трудиться и не сплетничать.
— Когда это я сплетничал? — обиженно спросил он.
— Не имеет значения. Я просто предупредила. Так вот, живу я с мамой, мужчины меня не интересуют, как, наверное, и я их, и мне хочется спокойно жить и работать. И чтобы такие прыщавые юнцы вроде тебя не путались у меня под ногами.
— Разве я прыщавый?
— Не имеет значения, — она замолчала, о чем-то думая, понимая, что короткий разговор этот все равно получился скомканным, недейственным и вряд ли произведет на него впечатление, потом, как бы самой себе тихо вздохнув, произнесла, глядя на портрет Лобачевского, — конечно, если в мои годы попадется хороший человек, можно и замуж выйти, я не против…
— А сколько вам лет? — спросил он.
— Я тебе уже сказала.
— Когда?
— Я почти вдвое старше тебя. Умножать умеешь? Кстати, тебе надо подтянуться по математике, не то грозит двойка.
Прозвенел в коридоре звонок.
— Все. Поговорили. Надо идти, — сказала она, поднимаясь из-за стола. — Ты все понял?
Он молча кивнул.
— Платок мой отдай, — сказала она.
— Не отдам!
Она помолчала с таким видом, словно устала от его нахального поведения.
— Ну и подавись им!
— Спасибо… Я тоже хочу вам кое-что сказать.
— Говори быстрее, мне уже пора.
— Я этого никому не говорил. Можете не верить, но… — он замолчал, вдруг почувствовав, как трудно сделать такое признание.
— Говори уж раз начал, — с досадой произнесла Нина Семеновна.
— У меня есть женщина. Я живу с ней уже больше года. Она старше вас.
